Онлайн книга «Храм мотыльков»
– Нет, Фредерик. С того момента вы еще сильнее начали сопротивляться боли, сопротивление – это всегда сражение. Вы начали сражаться, доктор, это хорошо. Но вы проиграли – это плохо. – Я не понимаю сейчас ничего. Вы могли бы со мной говорить простым, человеческим языком, пациент? – Дом внутри, а не снаружи, доктор Браун! И я не пациент, а ваше зеркало, которое отражает лишь то, каким вы себя видите, а не то, кто вы есть на самом деле. Снова в ушах Фредерика застряла бессмыслица, пропитанная насквозь абсурдом. Такие речи ему уже доводилось слышать на кассетах, когда изучали шизофрению в университете. Фредерик встал со стула и выключил свет в комнате, и перед тем, как покинуть палату, он услышал позади себя: – Я вам вру, и все вокруг вам врут. Спросите себя – почему? Доктор закрыл на ключ палату своего пациента и хотел было выкинуть этот ключ в окно или еще лучше – утопить в озере, но затем вспомнил, что и у Гарри есть ключ от этой палаты, и отказался от этой бессмысленной затеи. – Можно мне войти? – спросил доктор Браун, стоя на пороге соседней палаты. – Входите, Фре, – ответил юноша, который сидел на стуле и смотрел в окно. – Доброе утро, Уильям. Рад тебя видеть! – искренне сказал доктор. После недавней встречи этот молодой человек для доктора Брауна был сейчас лучом света в колодце. Глотком воды в пустыне. – Позволь спросить, на что ты сейчас смотришь? – На леса, Фре. С них скоро опадет листва. – Какая пора года, по-твоему, на улице, Уильям? – вежливо поинтересовался доктор. – Лето. Конец августа, холодает. А по-вашему, Фре? Он сейчас стоял на распутье – сказать юноше правду или поддержать его особое видение этого мира. В конце концов, он решил сказать правду. – Зима. Начало февраля. Уильям сначала ничего не сказал, но вскоре спросил: – Почему на ваших ботинках нет снега, Фре? – Потому что в теплом помещении снег тает, Уильям. – Да, я знаю это, вы правы. Вот я никак понять не мог, почему на вас зимние ботинки, теперь понимаю. Потому что зима на улице. – Именно так, – спокойно сказал Фредерик. Ему показалось, что есть уже прогресс в восприятии мира его молодым пациентом. – А я вижу лето, Фре. Вы не против, если я буду видеть то, что вижу? – Ни в коем случае, Уильям. Ты всегда можешь видеть мир таким, каков он есть для тебя. Этого тебе никто не может запретить. – Хорошо. Вы принесли мне книгу, Фре? Да? – Конечно. Как и обещал. Вот. – Доктор Браун сделал несколько шагов по комнате молодого человека и положил на его стол книгу, стопку чистых листов и баночку чернил. А затем вернулся на свое прежнее место. – Как называется ваша книга, которую я не буду читать? – «Пятнадцатилетний капитан». Очень интересное произведение, Уильям. – Я знаю, Фре. Я ее читал. – Правда? – глаза доктора Брауна были полны удивления. – Да, правда. Мне принес эту книгу военный и сказал, что если я ее не прочту и не начну после этого читать книги, то он меня отведет в детский дом и оставит там. – Понятно. Этого следовало ожидать… – сам себе под нос пробубнил доктор Браун. – А вы говорите мне, что он меня любит. – Но ведь любит же, Уильям, – чуть было не крикнул Фредерик, но не крикнул, а сказал громче обычного, вложив в это предложение всю свою злость: – Как можно не любить? – Я ненавижу книги, Фре, но из-за того, что меня отведут в детский дом, я их читаю и буду читать. – Военного больше нет, мальчик мой, – сказал Фредерик, как своему собственному ребенку, чья боль передалась и ему. – Не оставляй его в себе. – Он есть, Фре. Вот здесь, – юноша постучал себя по груди. – Выкинь его оттуда! Он там не нужен. – Не могу. Я его вчера выкинул на улицу, а он все равно остался здесь. Доктор Браун только что обратил внимание, что на окне нет хризантемы. – Уильям… – доктор Браун хотел сказать что-то важное и точное, те слова, которые определили бы суть и сумели помочь этому прекрасному и ранимому ребенку. Этому поразительному организму, на котором раны не заживают вообще, а со временем только гниют. Этому живому и тонкому существу, которое сбежало в сумасшедший дом, чтобы выжить в мире, который не умеет касаться нежно. Фредерик не нашел вообще никаких слов, чтобы выразить сейчас то, что у него внутри… Миссис Норис уже давно следовало постучать в палату, но стука не было, а значит, она не соизволила сегодня прийти. * * * Пока доктор Браун стоял около Уильяма и предавался тишине, разбавленной глубокими мыслями по поводу отцовской любви военного к мальчику-аутисту, в палату номер тридцать шесть, в которой находился пациент, имени которого никто не знал, вошел сутулый, невысокий человек в белом халате. Он открыл палату, достав ключ из кармана своих брюк. Не только у Гарри и Фредерика был ключ от тридцать шестой палаты, но и у доктора Стенли тоже. – Здравствуйте, директор, – поприветствовал свое начальство вошедший внутрь доктор Стенли, главный врач этой лечебницы. – Доброе утро. Вы поступили очень неосмотрительно, доктор, мой пациент находится в соседней палате и может войти к нам в любое время. – Я об этом позаботился, директор. Не зайдет. У меня есть для вас две новости. Одна плохая, другая хорошая. – Начинайте с хорошей. Доктор Стенли поправил свои очки и сказал лежавшему перед ним человеку с повязкой на глазах: – Мама Уильяма Баха согласилась приехать к нему и прибудет с минуты на минуту. – Это замечательно, Стенли. Это очень хорошо, что она согласилась. Как вы сумели ее уговорить? – Я ей соврал, что Уильям ее ждет. – Понятно. Не используйте больше грязь, доктор. Мне не нужен результат любой ценой. Говорите плохую новость. – Миссис Норис решила покончить жизнь самоубийством. Я нашел сегодня утром на обходе письмо, которое она написала собственным почерком. Письмо не совсем обычное. Оно было написано ее рукой, но словами другого человека. Надеюсь, вы поняли, кого я имею сейчас в виду. – Да, понял. Он хочет спасти ее? – Как я понял, да. Но он не сообщил мне об этом, чтобы я не принял экстренные меры. – Да, Стенли, этого однозначно стоило ожидать. Как вы поступили? – Я перевел ее в другой корпус. – Вы поместили ее в палату для буйных? – Пока нет. Жду ваших указаний, директор. |