Онлайн книга «Детство. В людях»
|
- Влезай... То, что он предложил войти к нему не через дверь, а через окно, ещё более подняло его в моих глазах. Он сел на ящик, поставил меня перед собой, отодвинул, придвинул снова и наконец спросил негромко: - Ты откуда? Это было странно: я четыре раза в день сидел в кухне за столом около него! Я ответил: - Здешний внук... - Ага, да,- сказал он, осматривая свой палец, и замолчал. Тогда я счёл возможным пояснить ему: - Я не Каширин, а - ПешкОв... - ПЕшков? - неверно повторил он.- Хорошее дело. Отодвинул меня в сторону, поднялся и, уходя к столу сказал: - Ну, сиди смирно... Я сидел долго-долго, наблюдая, как он скоблит рашпилем кусок меди, зажатый в тиски; на картон под тисками падают золотые крупинки опилок. Вот он собрал их в горсть, высыпал в толстую чашку, прибавил к ним из баночки пыли, белой, как соль, облил чем-то из тёмной бутылки,- в чашке зашипело, задымилось, едкий запах бросился в нос мне, я закашлялся, замотал головою, а он, колдун, хвастливо спросил: - Скверно пахнет? - Да! - То-то же! Это, брат, весьма хорошо! "Чем хвастается!" - подумалось мне, и я строго сказал: - Если скверно, так уж не хорошо... - Ну? - воскликнул он, подмигивая.- Это, брат, не всегда, однако! А ты в бабки играешь? - В козны? - В козны, да? - Играю. - Хочешь - налиток сделаю? Хорошая битка будет! - Хочу. - Неси давай бабку. Он снова подошел ко мне, держа дымящуюся чашку в руке, заглядывая в неё одним глазом, подошел и сказал: - Я тебе налиток сделаю; а ты за это не ходи ко мне,- хорошо? Это меня прежестоко обидело. - Я и так не приду никогда... Обиженный, я ушел в сад; там возился дедушка, обкладывая навозом корни яблонь; осень была, уже давно начался листопад. - Ну-ко, подстригай малину,- сказал дед, подавая мне ножницы. Я спросил его: - Хорошее Дело чего строит? - Горницу портит,- сердито ответил он.- Пол прожёг, обои попачкал, ободрал. Вот скажу ему - съезжал бы! - Так и надо,- согласился я, принимаясь остригать сухие лозы малинника. Но я - поспешил. Дождливыми вечерами, если дед уходил из дома, бабушка устраивала в кухне интереснейшие собрания, приглашая пить чай всех жителей: извозчиков, денщика; часто являлась бойкая Петровна, иногда приходила даже весёлая постоялка, и всегда в углу, около печи, неподвижно и немотно торчал Хорошее Дело. Немой Стёпа играл с татарином в карты; Валей хлопал ими по широкому носу немого и приговаривал: - Аш-шайтан! Дядя Пётр приносил огромную краюху белого хлеба и варенье "семечки" в большой глиняной банке, резал хлеб ломтями, щедро смазывал их вареньем и раздавал всем эти вкусные малиновые ломти, держа их на ладони, низко кланяясь. - Пожалуйте-ко милостью, покушайте! - ласково просил он, а когда у него брали ломоть, он внимательно осматривал свою тёмную ладонь и, заметя на ней капельку варенья, слизывал его языком. Петровна приносила вишнёвую наливку в бутылке, весёлая барыня - орехи и конфетти. Начинался пир горой, любимое бабушкино удовольствие. Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я не ходил к нему в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуёмный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая сучьями стену, - в кухне было тепло, уютно, все сидели близко друг ко другу, все были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро рассказывала сказки, одна другой лучше. Она сидела на краю печи, опираясь ногами о приступок, наклонясь к людям, освещенным огнём маленькой жестяной лампы; уж это всегда, если она была в ударе, она забиралась на печь, объясняя: - Мне сверху надо говорить,- сверху-то лучше! Я поместился у ног её, на широком приступке, почти над головою Хорошего Дела. Бабушка сказывала хорошую историю про Ивана-воина и Мирона-отшельника; мерно лились сочные, веские слова: Жил-был злой воевода Гордион, Чёрная душа, совесть каменная; Правду он гнал, людей истязал, Жил во зле, словно сыч в дупле. Пуще же всего невзлюбил Гордион Старца Мирона-отшельника, Тихого правды защитника, Миру добродея бесстрашного. Кличет воевода верного слугу, Храброго Иванушку-воина: - Подь-ка, Иванко, убей старика, Старчища Мирона кичливого! Подь да сруби ему голову, Подхвати её за сиву бороду, Принеси мне, я собак прокормлю! Пошёл Иван, послушался. Идет Иван, горько думает: "Не сам иду - нужда ведёт! Знать, такая мне доля от господа" Спрятал вострый меч Иван под полу, Пришёл, поклонился отшельнику: - Всё ли ты здоров, честной старичок? Как тебя, старца, господь милует? Тут прозорливец усмехается, Мудрыми устами говорит ему: - Полно-ка, Иванушко, правду-то скрывать! Господу богу - всё ведомо. Злое и доброе - в его руке! Знаю ведь, пошто ты пришел ко мне! Стыдно Иванке пред отшельником, А и боязно Ивану ослушаться. Вынул он меч из кожаных ножон, Вытер железо широкой полой. - Я было, Мироне, хотел тебя убить Так, чтобы ты и меча не видал. Ну, а теперь - молись господу, Молись ты ему в останний раз За себя, за меня, за весь род людской, А после я тебе срублю голову!.. Стал на коленки старец Мирон, Встал он тихонько под дубок молодой, Дуб перед ним преклоняется. Старец говорит, улыбаючись: - Ой, Иван, гляди - долго ждать тебе! Велика молитва за весь род людской! Лучше бы сразу убить меня, Чтобы тебе лишнего не маяться! Тут Иван сердито прихмурился, Тут он глупенько похвастался: |