Онлайн книга «Инкубус»
|
– Правую ладонь. Правую ладонь клади. Кадри осторожно дотронулась до поверхности. – Теплая… И щиплется немножко. – Так и должно быть, ма. Не убирай пока руку. Раздался тихий звуковой сигнал. – Теперь левую. Снова раздался сигнал. – Джонни, а почему щиплется? – Это не щиплется. Это покалывает. – Зачем? – Тактильный контроль. Модуль сообщает, что он в работе. Когда, как ты говоришь, не щиплется, то процесс не идет. Опять сигнал. – Точно! Перестал щипаться. – Цвет какой, ма? – Ну, ты же сам видишь – зеленый. – Не щиплется и зеленый цвет – значит, процесс завершен успешно. Если бы что-то случилось, светился желтым или красным. Если желтым, означает – повторите процедуру. Красным – критическая неисправность модуля. – Да у них там те же цветовые предпочтения, что и у нас! – ухмыльнулся Андрей. – Вариантов у тамошних дизайнеров, похоже, немного. – Всё бы тебе смеяться, папа. Твоя очередь. Алеко хотел было подхватить чемодан Джона, но тот отстранил руку – мол, я сам. – Погоди, – Андрей сел на диван, – куда так разогнался? Присядем на дорожку. Вот так и живем. Решаем судьбы мира, ни больше ни меньше, а без суеверий – никуда. Кадри слева, Джон – справа. «На фоне Пу-у-у-шкина снимается семейство…», – запел в голове Окуджава. Смешно. Мы будем счастливы (благодаренье снимку!). Пусть жизнь короткая проносится и тает. На веки вечные мы все теперь в обнимку на фоне Пушкина! И птичка вылетает
[57]. Андрей вдруг ясно-ясно увидел самый первый день, прогулку по зоопарку с ней, чье имя тогда еще не успел выучить, вспомнил, как у выхода набрели на клетку с большим белым попугаем. Кадри нагло передразнивала птицу. Попугай злился, ругался на чем свет стоит, а Андрей украдкой любовался маленькими ямочками на щеках и вечерним пожаром солнца за ореолом волос, отчего она сама становилась похожей на солнышко. – По старшинству. Самый молодой – встает первым. Джон вскочил с дивана, схватил свой чемодан, и чуть ли не вприпрыжку ринулся вон из дома. Перекрестив его вслед, Кадри прижалась щекой к щеке Андрея. – Скорее возвращайтесь! – Мы постараемся. – Что ты хочешь, чтобы я приготовила, когда вы приедете домой? – Испеки торт. – Какой? – Морковный! – И оба залились смехом. – А ты знаешь, – не переставая смеяться, спросила Кадри, – почему я тебе тогда этот анекдот рассказала, про морковный торт? – Не… Почему? – Я охотилась. – На кого? – Да на тебя, глупый. Засмеялся – и всё. Мой. Мой навсегда. – Ты коварная. – Нет. Я просто умная. Имею право. Поднялись с дивана, держась за руки. Кадри обняла, потом повернула от себя, подтолкнула ладонью между лопатками – иди. Андрей подхватил чемодан и, не оборачиваясь, вышел из дома. Машина с безмолвным Алеко за рулем плавно катила в аэропорт Самуи. – Пап, когда прилетим? – Через сутки. Может, позже. – Так далеко? – Нет, просто долго. Три рейса, две пересадки. – Ну ладно. Я кино накачал. А там розетки есть, если планшет сядет? – Есть, не волнуйся. – А я и не волнуюсь. В аэропорту тихо сказал Алеко, выгружавшему чемоданы: жди. Тот кивнул. – На Бангкок – седьмая стойка! – Джон оторвал взгляд от табло и бодро покатил чемодан за собой. – Джон, остановись, – догнал его голос отца. – Что? – обернулся Джон. – Остановись. Нужно поговорить. – Сейчас? Давай зарегистрируемся, потом поговорим, – Джон снова двинулся в сторону стойки. – Джон, стой. Андрей, повернувшись, зашагал к кафе в центре зала. Джон, недоумевая, поплелся следом. – Мороженого хочешь? – Нет. – А что хочешь? – Ничего. – Ну как знаешь. Андрей заказал кофе и виски. – Джон, ты не летишь. Сын молчал. Ни укора, ни упрека, ни даже вопроса. Просто молчал, и всё. – Ты не летишь. Я так решил. – А раньше не мог сказать?! – глаза Джона предательски заблестели, щеки возмущенно запылали пунцовым. – Я не был уверен. – А теперь уверен, да? – Теперь уверен. Послушай меня, Джон. Внимательно послушай. Я сейчас все тебе объясню. Не только тебе, но и себе. В горле пересохло. Андрей глотнул виски. – Мы с тобой всего лишь люди. Мы не Программисты. Ни ты, ни тем более я. Я отдаю себе отчет в том, зачем ты и такие, как ты, пришли сегодня в наш мир. И понимаю не просто как твой отец, нет. Понимаю как человек, много лет назад добровольно согласившийся полностью изменить свою жизнь, да что там свою – жизнь всей семьи, жены и ребенка – вас, кого я люблю больше всех на свете, люблю больше жизни; изменить жизнь ради дела, на какое, по большому счету, и жизни не жалко. Я понимаю, кто вы – ты и такие, как ты. Я все понимаю. Я знаю, что вы – следующее поколение, и что без вас никакого завтра не наступит. Андрей замолчал. Джон впервые видел отца таким – одновременно взволнованным, предельно искренним и столь же несчастным. – Но я ничего не могу и, главное, не хочу с собой поделать! Ты и мама – вы всё, что у меня есть, всё, ради чего я живу. И я не могу рисковать вами – ни тобой, ни мамой. Я не знаю, куда я сейчас еду. Я не знаю, что меня ждет. Поэтому я лечу один. – Папа, может, ты все же изменишь решение? – Нет, не изменю. Потому что знаю – ты на моем месте поступил бы точно так же. Джон смотрел на дрожащие от волнения руки отца и с неизбежностью понимал – отец прав, во всем прав. Во всем, что сказал. – Вот послушай, Джон. Всего два вопроса. Два проклятых вопроса. Ответь мне. Только ответь честно. Вопрос первый. Сколько тебе лет? – Ты же знаешь. Двенадцать. – Тебе еще как минимум шесть до совершеннолетия. И будь ты хоть семи пядей во лбу, ответственность за тебя сейчас лежит на мне и на маме. Я что-то не то говорю? |