Онлайн книга «Инкубус»
|
– Догони сначала! – орет девчонка, и они начинают кружить по бассейну с бешеной скоростью. Время от времени из воды вылетает то одна, то другая тонкая девчоночья нога, стремящаяся в скользящем ударе достать мальчишку. Несколько раз ей это удается. Наконец, они останавливаются, запыхавшись, ложатся на воду. – Ладно, сопля, рано радуешься, вот завтра я тебя подкараулю! – говорит ей мальчишка. – Ну-ну, – пищит девчонка, – подкараулит он меня! Да ты топаешь, как слон! Караульщик нашелся! Переругиваясь, они плывут к выходящей из воды лестнице. Мальчишка берется руками за поручень. – Хамло, – говорит девчонка. – Чего хамло? – Ты – хамло. – Почему?! – Потому что потому, что кончается на «у»! Ladies first! [3] – она отталкивает мальчишку от поручня, вылезает из бассейна, отряхивается и принимает из рук коренастого мужчины махровое полотенце. За катавасией с веранды дома слева, улыбаясь, наблюдали две женщины. – Кадри, как же дети выросли… – Юкки, а когда тебе было одиннадцать, разве ты не была большая? – Ну да, была. И еще – никак не могу привыкнуть к этим двоим. – К каким? – Ну, к этим. – А-а-а, Алеко и Малеко? «Двое из ларца, одинаковы с лица»? А чего? – Так они не спят никогда. – Юкки, ты как маленькая, ей-богу! Им не нужно спать. Они другие. – Ну, все же… Кадри подошла к перилам: – Джонни, Йоко! Быстро одеваться и завтракать! В школу опоздаете! Юкки спустилась с веранды на лужайку, жестом остановила направлявшуюся в дом дочь. – Yōko, anata wa otoko to wa migurushī furumai o suru! [4] – Mama o yurushitekudasai! [5] – потупилась Йоко. Догнала Джонни, пихнула в спину: – Ну вот, мне еще из-за тебя и влетело! Джонни улыбнулся, и тут Йоко внезапно ощутила, как растворяется в его солнечной улыбке. Улыбнулась в ответ: – Дурак! – Ага! – подтвердил Джонни, крепко сжав ее руку. Глава 05
Оглушительно щелкают ходики с кукушкой на стене. Темень за окном. Обшарпанные стены зеленоватого, покрытого сеточкой мелких трещинок кафеля. Тусклая аура матового светильника на потолке, с тенями по мутному стеклу от когда-то нашедших свой конец в фонаре насекомых. Рассохшийся, с ноги на ногу переваливающийся, скрипучий кухонный стол с изрезанной ножом пластмассовой столешницей. Какой-то салат, две лазаньи. Бутылка водки. Две стопки. И мертвая тишина. – Я не буду, – отрешенно прошептала Кадри, – мне теперь нельзя. – Я как ты, – отозвался Андрей. – И вообще, даже если бы и было можно… – Кадри остановилась. Андрей молча смотрел в темное окно, обрамленное давно не стиранными серо-зелеными портьерами. – …то вот и не знаю, стала бы я за нее пить. – Так это не «за», Каа. Это в память. – Какую память, Андрюша? – Такую, какая есть. – Такую, какая есть, забыть хочется. Чем скорее, тем лучше. Кадри замолчала. Наклонилась к столу, подперла голову руками и внезапно заплакала. Тихо-тихо, по-детски, от этого еще страшней и безысходней. Андрей встал с табуретки, подошел, обнял сидящую Кадри за шею, прижал ее голову к животу. Кадри оторвала локти от стола, обвила Андрея руками, прижалась. Постепенно рыдания утихли. Кадри потянулась за салфеткой. – Ну вот, тушь потекла. Встала, пошла в ванную. Андрей проводил взглядом ее бессильно ссутуленную спину. Вернувшись, вытащила табурет из-за стола, придвинула к Андрею, села близко-близко, коленями упираясь в его колени, – глазами любя его близкие глаза с темными тенями под нижними веками, – словно хотела стать частью его, словно хотела слиться с ним, обрасти одной кожей на двоих, и больше никогда и никуда не уходить, и больше никуда и никогда не отпускать. – Как жить будем, Андрюша? Андрей стащил ее с табурета, усадил на колени, прижал к себе. Знакомая ангорка под его ладонями стала горячей. Дыхание сбивалось от нахлынувшей, давно забытой на вкус нежности. – Прежде всего, поженимся. – Ты делаешь мне предложение? – Нет. Не делаю. Сделал. – Спасибо. Я ждала. Оторвала голову от его груди. Глаза в глаза. Зеленые глаза в половину неба. Не глаза – глазищи. Нет, и не в половину – теперь во все небо. Вот, наконец, я и дома, искрой опалило Андрея. – Мы завтра пойдем и подадим заявление, Каа. – Можем никуда не ходить. – Почему? – Потому что ты иностранец. – И что? – Справка нужна о твоем брачном положении. О статусе. – А где взять? – Тебе – нигде. Тебе – только в суд местный идти. Там заключение сделают. – Это долго? – Месяца два. – Не знал. – Я тоже не знала. Вчера выяснила. Андрей рассмеялся: – Вот как! – А ты думал! – Что я думал? – Да ничего! Если бы ты не сделал мне предложение, я бы сама его тебе сделала. – Ух, ты какая!.. – Ага! – уголки губ Кадри поднялись вверх, в глазах заблестели смешинки. – Ты опоздала, Каа! Я успел первым, – с напускной серьезностью подытожил Андрей и рассмеялся в ответ. – Значит, жениться будем в другом месте. – И в другое время! – добавила Кадри. Ночью ютились в гостиной, на узком, холодной сталью старых пружин тыкающем в ребра полуторном диване. Занять кровать в родительской спальне Кадри не смогла. Кто-то сказал: дурак винит других, умный – себя, мудрец не винит никого. Кадри понимала: винить кого бы то ни было теперь поздно. Кадри не считала, что мать виновата перед ней. Она просто была такая, какой была, – отрешенная, безэмоциональная, не умеющая любить. Никого, даже себя. Говорят, жизнь – штука сложная. Жизнь сложна именно своей простотой. Ты делаешь свою жизнь, каждую минуту, каждое мгновение, каждое движение секундной стрелки. И это расслабляет. Думаешь – тик-так, снова тик-так… Вот и час прошел. Немного, вроде бы. Обманчиво немного. Люди расслабляются – да что там, да ладно, успею еще. Должен был сделать сегодня; не сделал – ну и что, кто меня осудит? Сами все кругом такие. |