Книга Римский карнавал, страница 29 – Виктория Холт

— Отец ждет меня, — сказала Лукреция подруге, когда раб помог ей снять костюм для верховой езды.

— Меня волнует, какие новые неприятности произошли, — сказала Джулия.

— Это необязательно могут быть неприятности, — возразила Лукреция. — Возможно, это приятные новости.

Джулия начала смеяться над подругой.

— Ты совсем не изменилась. Ты почти полгода назад вышла замуж, а все такая же, как тогда, когда мы познакомились.

Лукреция не слушала ее, она вспоминала о приготовлениях к отъезду Джованни. Она знала, как относился ее отец к сыну, знала, как много сделал он, чтобы убедить испанский двор, что его сын понравится королю. Знала и о епископе, под чьим присмотром находился Джованни, едва успев ступить на испанскую землю; знала о приказах, посылаемых Гине Фире и Пертузе. Бедняги, как могли они заставить Джованни подчиняться воле отца?

И бедный Джованни! Не выходить ночью. Не играть в кости. Довольствоваться обществом жены и спать с ней каждую ночь, пока не будет зачат ребенок. Носить перчатки, когда находишься у моря, поскольку соль портит руки, а в Испании знатный сеньор должен иметь белые руки.

Джованни, конечно, не слушался отца. Об этом писали в своих письмах Фира и Пертуза, эти письма повергали папу в мрачное настроение — временно, прежде чем он воспрянет духом и скажет, что, несмотря ни на какие слухи о сыне, его любимый мальчик сделает все, что хочет от него отец.

Приходили и мрачные письма от Джованни. Его свадьба состоялась в Барселоне, на ней присутствовали король и королева Испании, что являлось высочайшей честью и демонстрировало их отношение к Марии. Но, писал юноша, он не испытывал влечения к жене: она была скучна, лицо ее было слишком длинно, она вызывала в нем отвращение.

Лукреция старалась не вспоминать о том дне, когда пришло письмо от Фиры и Пертузы, сообщавших, что Джованни не хочет делить постель с женой и вместо того, чтобы спать с новобрачной, отправился в компании приятелей рыскать по городу в поисках молоденьких девушек, чтобы похитить их и изнасиловать.

Это было ужасно, потому что если Александр простит своего сына, то король Испании не сделает этого, а жена Джованни приходилась родственницей королю и принадлежала королевскому дому и, конечно, не должна испытывать подобного унижения.

Первый раз Александр обо всем этом написал сыну, внизу несколько строк приписал Чезаре — это он сделал с огромной радостью.

Лукрецию огорчало поведение Джованни. Она знала, что отца беспокоит положение дел, он волновался, и Лукреции, любившей отца всем сердцем, становилось больно при мысли о его переживаниях и тревогах.

Она плакала при нем, он обнимал ее и горячо целовал.

— Дорогая моя, — говорил он, — ты никогда не причинишь боль своему отцу, милая моя, милая моя девочка.

— Никогда, отец, — уверяла она его. — Я скорее умру, чем сделаю тебе больно.

Он прижимал ее к себе, называл самой любимой и говорил, что едва ли сможет прожить без нее хоть один день.

Но буря проносилась, и снова Александр становился веселым, его жизнерадостность брала верх, несмотря на то, что Джованни в своем письме отвечал, что отец своими упреками превратил его в самого несчастного человека на свете, никогда он так не страдал.

Александр плакал над письмом и упрекал самого себя.

Он прочитал письмо Лукреции, послав за дочерью сразу же, как получил его.

— Не могу понять, как ты можешь верить в те жуткие донесения, которые были написаны злобными людьми, теми, кому нет дела до истины…

— Вот видишь! — торжествующе вскричал Александр. — Мы не правильно судили о нем.

— Тогда выходит, что Фира и Пертуза лгали? — воскликнула Лукреция.

В обычно мягких серо-голубых глазах Лукреции появились искорки страха. Она испугалась за тех двоих, которые выполнили требования святого отца и кого теперь ожидало наказание, чтобы Александр смог доказать правоту Джованни.

Папа махнул рукой.

— Не имеет значения, — сказал он. Он не хотел обсуждать тот фалл, что два человека, которым он доверил сообщать всю правду, подвели его; он не хотел признавать, что знает лживость сына. Гораздо приятнее верить, что Джованни не лгал.

— Его брак более чем осуществился, — продолжал папа читать письмо. — Воистину так! Я знаю своего Джованни!

Он стал читать дальше:

— Если я и выходил вечером, отец мой, то только вместе со своим тестем, Энрико Энрике и друзьями Его Величества. Здесь принято перед сном прогуливаться по Барселоне.

Потом Александр стал расхаживать по комнате, говоря о Джованни, повторяя, что он знал — дети никогда не подведут его; но Лукреция видела его тревогу. И когда пришло очередное письмо, она испугалась, что в нем снова окажутся тревожные вести о брате.

Когда она увидела отца, то поняла, что опасалась напрасно; он обнял дочь и горячо поцеловал.

— Любимая моя дочь, — воскликнул папа, — в письме счастливая новость. Мы сегодня же вечером отпразднуем это событие, устроив банкет. Послушай, что я скажу тебе: твой брат скоро станет отцом. Что ты на это скажешь, Лукреция? Что теперь скажешь?

Она обвила руками шею отца:

— О, я так счастлива! Мне кажется, я просто не могу словами выразить свою радость.

— Я знал, что ты порадуешься за брата. Дай мне посмотреть на тебя. О, как сияют твои глаза! Как ты прекрасна, дочь моя! Я был уверен, что новость приведет тебя в восторг, именно поэтому я тебе первой рассказал о ней. Никому не говорил до тебя.

— Я очень рада за Джованни, — сказала Лукреция. — Представляю, как он радуется; рада и за ваше святейшество, потому что уверена, что вы чувствуете себя даже счастливее, чем Джованни.

— Так значит, моя маленькая дочка глубоко любит своего отца?

— Как же может быть иначе? — ответила девушка, словно удивляясь тому, что он спрашивает.

— Я полюбил тебя с первого дня, когда взял тебя на руки, малютку с красным личиком, с тех пор я всем сердцем люблю тебя. Моя Лукреция! Моя малышка, которая никогда не огорчала меня!

Она поцеловала его руку.

— Это так, отец, ты ведь хорошо знаешь меня.

Он обнял ее за плечи и повел к креслу.

— Теперь мы посмотрим, — произнес он, — как весь Рим будет радоваться этой новости. Ты и Джулия должны вместе подумать своими очаровательными головками, как устроить банкет, который превзошел бы все предыдущие.

Лукреция, возвращаясь к себе в комнату, улыбалась. Она очень удивилась, увидев там своего мужа.

— Ваша светлость? — обратилась она к нему. Он рассмеялся.

— Странно видеть меня здесь, я понимаю, — с усмешкой ответил он. — Но нечего удивляться, Лукреция, ведь ты моя жена.

Неожиданно ее охватил страх. Она никогда не видела Сфорца таким. В его глазах таилось что-то непонятное. Она ждала, полная тревоги.