Книга Безликий , страница 26 – Майк Германов

Глист снова затянулся, и в уголках его гноящихся глаз появились мутные слезинки.

– Уберег Господь в этот раз! – проговорил он с чувством. – Пожалел!

– Я не верю в демонов! – сказал я жестко. – Верю в людей. Вернее, в то, что они способны на любую жестокость.

– Я тоже не очень верил, – сказал Глист, утирая глаза грязными пальцами. – До того случая. Но когда видишь адский огонь и дым и чуешь, что Дьявол поджаривает грешников на сковородке, а ты, возможно, у него на очереди следующий… поневоле уверуешь и в Сатану, и в Бога, и в Конец света! И даже в то, что мертвые восстанут из могил!

– Для бывшего атеиста ты неплохо знаешь Библию, – заметил я.

– Читать Библию и верить в Господа – не одно и то же, – философски возразил Глист.

– Что за адский огонь и дым ты видел?

– Полыхало посреди полянки-то. Вроде как костер. И горелым пахло. Мясом! Только не так, как от мангала, если ты понимаешь, о чем я, командир. Не аппетитно. От запаха шашлычков слюнки текут, а от этой вони… блевать хочется! Так что верно говорю тебе: жарил демон на сковороде грешников, жарил!

Не добившись от Глиста ничего более вразумительного, я отправился в отдел, чтобы узнать адрес Бобровой. Оказалось, что она живет в доме на окраине Пушкина. Там же и прописана. Свою же квартиру, как мне удалось выяснить, она переписала на дочь, где та проживает с мужем и двумя детьми, дочерьми восьми и четырнадцати лет.

Я поехал к ней, чтобы поговорить о пожаре.

Дом был одноэтажный, обнесенный аккуратным желтым забором. Я заметил пару яблонь и кусты черной смородины в дальнем углу.

Хозяйка пропалывала грядки с кабачками или огурцами – никогда в этом не разбирался. Так что, может, там росла морковка или еще что-то.

Я окликнул ее и, когда женщина распрямилась и вгляделась в меня, помахал, чтобы она подошла. Боброва приблизилась с вопросительным выражением на морщинистом лице. Из-под платка выбивались совершенно седые волосы, но глаза были ярко-голубыми.

– Я из полиции. Хотел бы поговорить с вами о пожаре, который произошел в школе, где вы работали, тринадцать лет назад.

– Это было так давно, – проговорила Боброва, осматривая меня очень внимательно. Я заметил, что она почти не моргает.

– И тем не менее, возможно, это имеет отношение к тому делу, которое я сейчас расследую.

– Что за дело?

– Можно мне зайти? Хотя бы во двор.

– Конечно. – Боброва откинула задвижку и распахнула калитку.

Ржавые петли жалобно скрипнули.

– Так что за дело?

– Убиты некоторые из ваших коллег. Бывших. Зинтаров и Суханова. Помните их?

– Конечно. После инсульта память у меня стала не та, что раньше, но не настолько плоха.

– У вас был инсульт?

– Представьте себе. Потому и на пенсию вышла.

– Никогда бы не подумал.

– И тем не менее. – Боброва села на скамейку, стянула платок и положила его на колено. – Кто их убил?

Пахло гнилью – должно быть, из силосной ямы. Почему-то это вызывало ассоциации с раскопанной могилой.

– Это я хочу выяснить.

– А при чем тут пожар?

– Может, и ни при чем. Помните его?

Боброва вздохнула.

– Еще бы!

– Расскажите.

– Не самые приятные воспоминания, по правде сказать.

– Понимаю.

– Не думаю. Что вы слышали о том пожаре?

– Загорелась проводка. Пострадал один мальчик. Но, кажется, ничего серьезного.

Боброва горько усмехнулась:

– Ничего серьезного? Кто вам это сказал?

– Уже не помню, – соврал я.

– А я вот все отлично помню, хотя тот день я бы как раз предпочла забыть. Так вы хотите знать, что произошло?

– И чем подробнее, тем лучше.

– Зачем? – Боброва подняла на меня свои голубые глаза, окруженные сеткой морщин.

– Возможно, это даст ключ к личности убийцы.

– Каким образом?

Мне не хотелось отвечать. Но я решил рискнуть. Почему-то мне показалось, что эта женщина скорее пойдет мне навстречу, если я ей все объясню.

Конечно, я стараюсь разглашать как можно меньше информации во время расследования, но это касается в основном малозначительных фигурантов, подозреваемых и репортеров. В данном же случае поделиться сведениями я счел целесообразным.

– У Зинтарова и Сухановой сняты лица. Убийца содрал их. Насколько я знаю, у того мальчика, который пострадал при пожаре, обгорело лицо.

Боброва нахмурилась:

– И что?

– В каком он был классе, не помните?

– В шестом. Его звали Барыкин Юрий Сергеевич, и ему было двенадцать лет. Вас ведь это интересует?

– Да.

Боброва прищурилась:

– Думаете, это он?

– Сейчас ему должно быть двадцать пять.

– И зачем ему убивать учителей?

– Не знаю. Может, он считает их в чем-то виновными. Или так думают его родители.

– Они тоже под подозрением?

– Я вынужден хвататься за любую соломинку. Расскажите, что тогда произошло в школе.

Боброва подняла глаза, всмотрелась в чистое небо, словно там находились воспоминания. Потом медленно покачала головой:

– Это было ужасно. Пожар начался так быстро, что мы едва успели вывести детей. Но не всех. Один мальчик оказался в спортзале на первом этаже. Вернее, он остался в раздевалке при бассейне.

– В школе есть бассейн?

– Да, правда, небольшой.

– И что случилось дальше?

– Юрины одноклассники сказали, что он там, и я побежала обратно в школу. Везде уже был дым, все горело! – Казалось, перед глазами у Бобровой встают картины того дня. – Я нашла его не в раздевалке, а в подсобке, где хранился спортивный инвентарь, но она была заперта. Мне удалось сбить замок гантелью, но к тому времени вокруг уже был огонь, я едва дышала из-за дыма. Я схватила Юру в охапку и попыталась пробиться обратно, но дверь была заблокирована пожаром. Я прыгнула в бассейн. Вместе с ним. Нам приходилось нырять, чтобы не поджариться, но дышать становилось все труднее. Юра плакал и задыхался, а потом начал кашлять, потому что воздух становился все горячее. Я тоже едва сохраняла сознание. К счастью, пожарным сообщили, что мы внутри, и они прорвались в первую очередь к нам и вытащили нас. Лица у нас были обгоревшие, покрытые волдырями, кожа слезла, потому что мы держали их над водой. Но, как видите, со временем все прошло, – Боброва провела рукой по щеке. – Месяца три заживало, а может, и больше. К счастью, глаза уцелели и легкие не сильно обожгло. А могли бы стать инвалидами на всю оставшуюся жизнь.