Онлайн книга «Земля »
|
Я и так и сяк раскладывал безнадёжно-очевидную ситуацию в слабой надежде, что всё же обманываюсь, оговариваю любимую женщину. Устав разбираться, решил: когда Алина вернётся, прямо спрошу у неё. Пока я подбирал слова для будущего разговора, подоспела очередь. Кабинет оказался комнатёнкой с небольшим окном, какое бывает в подсобных или подвальных помещениях. Впритык хватало места для письменного стола, медицинской кушетки, пары стульев да шкафа со всякими склянками. Доктор Роман Александрович, худой, кадыкастый, с подростковыми, во все стороны, вихрами, судя по всему, сам осознавал свою вопиющую моложавость, поэтому для солидности разговаривал нарочитым баритоном. Ощупывая моё лицо, проговаривал строчки детского стихотворения: – Толя пел… Борис молчал… Николай ногой качал… – а потом отправил меня на рентген в соседний кабинет. Дальше пошло быстрее. Утомлённая врачиха-рентгенолог показала крючок, на котором висело какое-то подобие слюнявчика на свинцовой подкладке. Я надел его, пристроился перед экраном, бережно взгромоздив подбородок на подставку. – Не дышим! – прокричала врачиха из своей каморки. – Не шевелимся!.. Мне показалось, что вместо воздуха я втянул в лёгкие вакуум, остановивший само бытие. Услышал наконец: – Выдыхайте! Ожидайте в коридоре, снимок будет готов через десять минут… Санёк оказался неплохим диагностом. Когда я вернулся, Роман Александрович, разглядывая мои призрачные челюсти и треугольный провал переносицы на рентгеновском снимке, заключил: – Самая скучная картинка за сегодня! Прямо скучнейшая! Ничем не могу порадовать, кроме закрытого перелома костей носа без смещения отломков. – А по ощущениям, будто ещё и челюсть сломали, – пожаловался я. – Не, – он покачал головой. – Там сильный ушиб жевательных мышц, посттравматический отёк. Возможно, растяжение связок или мышц шеи, произошедшее из-за удара… – Говорю же, не били. Сам упал. – Это мне индифферентно, – позёвывая, отозвался Роман Александрович. – А теперь совет на ближайшие две недели. Рот широко не открывать, исключить твёрдую пищу, жвачки-семечки – в общем, создать покой для сустава. При болях принимать любые анальгетики: баралгин, пенталгин, кеторол. Для носа – холод местно прикладывать. Денька два – три. Фельдшер обработал перекисью моё лицо (в итоге оказалось, что рассечена только бровь, а на подбородке просто глубокая ссадина, которая уже перестала кровоточить) и быстро наложил швы. Я поздравил фельдшера и доктора с наступающими и оставил на инструментальном столике пятисотрублёвую купюру. Думал, Санёк ушёл, а он терпеливо дожидался меня в коридоре – давился смехом. Оказывается, бичеватый кавалер снова вернулся. Даже уйти далеко не успел, поскользнулся посреди больничного двора на бахиле и приложился головой о какую-то ледяную кочку. – Так что, мыло-мочало, начинай сначала! – сказал Санёк. Опухший полукруг свежего шва вокруг глазницы топорщился ниточками, похожими на насекомьи усы. – Запиши мой телефончик, браток, мало ли чё… Мы обменялись номерами и простились. Я позвонил Алине, сказал, что у меня всё в порядке – кроме одного нюанса, который я хочу прояснить. – Буду через пятнадцать минут, – ответила она. Я ждал Алину у заснеженного крыльца, вертел нервную самокрутку из справки, в которой написали, что мне оказали врачебную помощь и провели рентгенографию костей носа и челюстей в двух проекциях. Позёмка подогнала под ноги полупрозрачный голубой пузырь. Я поднял его. Это была брошенная бахила. Разжал пальцы, и ветер закружил её. Невесомая, она напоминала улепётывающего по аллее кроху-призрака. Я не спускал с бахилы глаз, пока она не скрылась за кустами. Оглянулся на дорогу и увидел красную “мазду”. Алина успела переодеться. Ни юбки, ни чулок – обычные джинсы. Вместо сапожек – потёртые кроссовки на липучках. Лицо уставшее, хмурое. – И что же тебя интересует? – сухо поинтересовалась. – Поведай. – Сейчас… Она повезла меня на Сортировочную. Сквозь трещину в стекле посвистывало холодом – тонкой, острой, как бритва, ледяной струйкой. Я собрался с духом: – Скажи, только честно… Алина еле заметно улыбнулась: – Когда говорят: “Скажи честно!” – понимаешь, что сейчас придётся врать! – Мне нужна правда. Как ты определила, где чей футляр? – Вот оно что… – в голосе Алины прозвучало искреннее удивление. – А я, признаться, ожидала, что ты начнёшь выпытывать, не ездила ли я к Никите. А ты опять заладил про часы. Ну, как определила… Догадалась! – Как? – Секрет фирмы! – Это не ответ. – Просекла на уровне интуиции. Я видел, что она начинает злиться, но это меня только раззадорило: – То есть ты не была до конца уверена, что разбиваешь футляр именно с Никитиными часами? – Мне кажется, ты выбрал не самый удачный момент для ебли мозга! – Всё ясно, – мрачно отозвался я. Какое-то время мы ехали молча. Потом Алина проговорила: – Я не хочу вдаваться в подробности вашего семейного маразма с часами. Это не моё дело, каждый сходит с ума, как ему заблагорассудится. Я просто видела, что Никита забьёт тебя до полусмерти. И что хорошего? Один будет инвалидом, другого снова посадят. Вас нужно было остановить любым способом. Я решила разбить первый подвернувшийся футляр… – Ты не понимаешь, что натворила! – с отчаянием воскликнул я. Она глубоко затянулась, выдохнула: – Почему же? Я как минимум спасла тебя, а Никиту раз и навсегда избавила от нелепой и обременительной зависимости. Ты так не считаешь? Это же какой-то навязчивый бред с этими часами! – Они были с ним почти сорок лет! Как второе “Я”! – Ну, поставь, блять, кенотаф на месте гибели Никитиных часов, если тебе станет легче! – И продолжила более вкрадчивым тоном: – Володя, я сама обожаю игры мифологического мышления, но не стоит перегибать палку. Я всё прекрасно поняла про ваше биологическое время. Но поверь, если бы хоть на миг допустила, что сломанные часы могут реально повредить кому-то из вас, то я бы лучше вызвала мусоров. Мне горько подумалось, что идея с кенотафом не такая уж и бредовая. На том чёртовом пустыре их могло бы находиться уже четыре… Алина во двор не заезжала. Остановилась на углу дома, перед поворотом. – Нитки такие убогие… – прикоснулась к моей брови. – Очень болит? – Не-а… Челюсть только ноет. – А когда швы снимут? – Сказали подойти через неделю… – Я взялся за ручку двери. Спросил наудачу: – Может, зайдёшь ненадолго? |