Книга Сова по имени Уэсли, страница 44 – Стэйси О'Брайен

– Еще что-нибудь есть? – спросил он.

– Э-э, ну-у-у… Вот на этой есть еще брачный зов Уэсли. Но вы же наверняка и так слышали такие по ночам в совятнях, так ведь?

Тем не менее я вручила ему кассету, которую он тут же вставил в проигрыватель и принялся внимательно слушать. Мы прослушали «притоптывания» лапой и ту часть зова, которая звучала как «и-и-И-И-И! и-и-И-И-И! и-и-И-И-И!».

– Так, вот тут он уже подыскал место для гнезда, возможно даже уже успел его слегка обустроить кусками журналов, – пояснила я.

– Ты уверена, что он – самец? – спросил он.

– Да, – ответила я, на что он все же заметил, что я не могу быть уверена на все сто.

– О нет, я абсолютно точно знаю, что это самец, доктор Пэнфилд, – заверила я.

Тот скептически выгнул бровь, но снова включил запись.

– Хорошо, продолжай.

– Ну, тут он решил, что гнездо готово к откладыванию яиц, так что он зовет своего партнера… Э-э-э… Партнершу, в смысле… Ну-у, в общем… Зовет меня к гнезду. Видите ли… Тут как бы такое дело… Он считает своей партнершей меня… (Кхе-кхе.)

Если бы доктор Пэнфилд не был столь изысканным джентльменом, мне, наверное, было бы проще об этом говорить, но он, к несчастью, как раз был весьма и весьма изысканным и обладал соответствующей… аурой, что ли. Причем чувствовали ее абсолютно все. Сидеть у него в кабинете было все равно что сидеть в церкви.

– Он выбрал тебя в качестве партнера? – уточнил на всякий случай он.

На сей раз он поднял обе брови и поставил проигрыватель на паузу.

– Одну минутку, Стэйси.

Он выскользнул из кабинета, а через пару минут к вящему моему ужасу привел нескольких постдоков, вернулся к столу и отмотал запись обратно.

– Всем доброе утро. Тут одна сова по имени Уэсли, выбрала нашу Стэйси… – он указал на меня, и я выдавила из себя жалкое подобие улыбки. – В качестве партнера.

Затем он нажал на воспроизведение, и Уэс на записи снова зашелся в своем брачном зове. Затем звук изменился, и доктор Пэнфилд быстро спросил:

– Так, что именно он делает в этот момент?

– Ну, э-э… Это, в общем… Здесь я подхожу к гнезду. – В кабинете вдруг стало очень жарко и невыносимо душно.

Уэсли издавал короткие интимные ухи, выражая свою привязанность и любовь ко мне. Затем эти звуки сменились более настойчивым «ур-ур-ур… ур-ур-урРОУх, урх, урх, О-О-ОУ-УР-Р-РХ… ур-ур-ур-ур… ур-ур-ур О-О-О-ОУУРХ».

Глаза доктора Пэнфилда расширились, и он снова приостановил запись.

– Что это за звуки? Я в жизни таких не слышал! – потрясенно произнес он.

– Э-э-э… Ну, тут он устроился у меня на руке и…

Кабинет продолжал наполняться постдоками. За спиной у меня раздавался шепот. «Я что-то пропустила?» – «Ага – ее сова считает ее своей партнершей…»

– Как? – допытывался доктор Пэнфилд. – Как именно он устроился у тебя на руке?

– Ладно, хорошо… Так… М-м-м… О’кей… Ну, как бы… Эм-м-м… В общем, он сидел у меня на левой руке, цепляясь обеими лапами, прямо когтями. Правая рука у меня перпендикулярна левой, между его ног, он обхватывает ее, э-э-э, коленями… – (Слышен смешок одного из пост-доков.) – В первый раз я попыталась от него отбиться, но это в таких случаях неизменно выливается в полноценную драку, так что проще просто дать… Э-э-э… Ну и… М-м-м…

Доктор Пэнфилд, казалось, на глазах разгорался энтузиазмом, как пламя пожара. Я… Я тухла, как свеча на ветру.

– Ага! То есть руки у тебя лежат так, а он сидит вот так? – он сложил мои руки согласно моему описанию и поднес свою руку туда, где должен был находиться Уэсли. – Так?

– Да, все верно, – постдоки склонились надо мной, пытаясь получше рассмотреть. Я вжалась в кресло и больше всего желала провалиться прямо вместе с ним через все этажи института, подземную парковку, асфальт и землю. Желательно мили на три в глубину.

– Так, хорошо, а что означает этот повторяющийся звук? – спросил доктор Пэнфилд.

– Ну-у-у… Э-э-э… Это как бы… В общем, каждое «ур-ур-ур» – это он припадает к моей руке, сжимает ее коленями и, ну… Как бы, в общем, трется об нее и… Ну, вы поняли. (Смешки за спиной постепенно превращаются в сдавленный смех.)

– А-а-а-а! Вот оно что! Так, то есть это вот и есть «ур-ур-ур», – он изобразил своей рукой фрикции Уэсли.

– Ну да, – пробормотала я, превозмогая муки.

– Ладно, хорошо, – продолжил он, – а что тогда за «О-О-ОУ-УР-Р-РХ, О-О-ОУ-УР-Р-РХ, О-О-ОУ-УР-Р-РХ» в конце?

– А, ну да… Ну, это, в общем… Это, собственно… Сама, как бы… Собственно, это и есть само… Ну… Можно сказать, что… – Сзади раздался откровенный смешок, за который мне безумно захотелось съездить этому неизвестному умнику по роже.

Любимый руководитель был просто вне себя.

– Ты хочешь сказать, что у него был оргазм на твоей руке? Откуда ты это знаешь? Он при этом эякулирует? Прямо сперма есть?!?

– Ага, – выдавила я. – Сперма есть. Эякулирует вполне, да.

– И как, много спермы получается? Ты абсолютно уверена, что это именно сперма? Под микроскопом смотрела? – народ у меня за спиной уже просто давился смехом.

Мои ответы стали вылетать с частотой хорошей пулеметной очереди.

– Около одной восьмой чайной ложки. Да, под микроскопом смотрела – это точно сперма.

Доктор Пэнфилд громко хлопнул по столу.

– Это же совершенно новые звуки! И теперь понятна твоя уверенность в том, что у тебя самец!

Он принялся раздавать указания постдокам. Один побежал за оборудованием. Второй засунул запись в подключенный к компьютеру кассетник, после чего все столпились перед монитором, на котором медленно появлялось содержимое пленки в виде фонограмм. Мне приходилось пояснять и комментировать каждый «ур», «урх» и «оурх», а также каждый «ди-ДИП», каждый чирик и каждый вскрик, а рядом сидел еще один доктор наук и лихорадочно все это конспектировал от руки.

Какая-то женщина попросила у меня разрешения на использование записей в своей диссертации. Я его охотно предоставила, поскольку сама я диссертацию писать точно не собиралась. Были разговоры о том, чтобы я записала все это уже на видео. Слава богу, об этой идее как-то забыли.

Ближе к концу рабочего дня доктор Пэнфилд отвел меня в сторону и сказал:

– Слушай, Стэйси, интереснее всего в твоем исследовании то, что у тебя есть пятнадцать или даже двадцать звуковых последовательностей спаривания Уэсли, и при этом ни одна из них не повторяется. Видишь ли, если бы он спаривался с твоей рукой инстинктивно, то и звуки были бы каждый раз идентичными, как у певчих птиц. Но там такая сумасшедшая вариативность, что наиболее разумным объяснением представляется его индивидуальный опыт и уникальные, не похожие одно на другое переживания при спаривании.