Книга Алая мантия, страница 99 – Виктория Холт

Этот день для нее был полон мучений.

Пилар знала, что не сможет оставить отца. Роберто, Говарду и остальным придется ехать без нее. Роберто должен уезжать, так как его отец не может оставаться в Англии, а Бьянка не расстанется с Бласко. Теперь они одна семья и должны быть вместе. Говард тоже вынужден покинуть родину – семья Харди в опасности, а он уже мужчина, и его обвинят в укрывательстве врагов наряду с отцом.

В Англии нет безопасного места для Говарда.

Пилар словно разрывалась надвое: она всегда мечтала отправиться в плавание, но, сделав это, никогда не простит себе, что причинила такую боль капитану.

Время шло. Прилив должен был начаться с наступлением сумерек. Потому они и выбрали этот день.

Скоро солнце скроется за холмами. Скоро придет время расставаться с домом. Ее багаж уже на борту, но она еще не написала письмо капитану. Пилар пробовала это сделать, но пальцы не слушались ее, а мозг отказывался подбирать нужные слова. Но теперь она знает, что никогда не покинет отца, что она связана с ним теснее, чем с любым из тех, кто собирается отплыть на корабле.

Пилар поднялась в комнату матери и, когда Исабелья подошла к ней, снова почувствовала себя маленькой девочкой и бросилась в ее объятия.

– Я все знаю, favorita, – сказала Исабелья. – Ты не можешь ехать. Не можешь оставить его.

– Да, – кивнула Пилар. – Я должна быть с ним.

– Он уже стар, Пилар, а ты молода. Говард и Роберто должны уезжать.

– Я не могу его оставить, – повторила она. Исабелья молчала. «Если Пилар останется, – думала она, – как я могу уехать? Я не в силах расстаться с дочерью. Она родилась в ненависти, но так любит его, что готова бросить ради него всех нас, а я, как бы мне ни хотелось уехать отсюда, не смогу сделать это без нее. Пилар – результат долгой борьбы между нашими двумя странами, и все же мы оба любим ее больше всего на свете. Как странно, что ненависть дала жизнь такой прекрасной девочке!»

Пилар смотрела на мать, чувствуя, что ее переполняет любовь к ней.

– Ты должна остаться, дитя мое, – вздохнула Исабелья. – Ты никогда не будешь счастлива вдали от него. Увы, ты не любишь ни Роберто, ни Говарда – по крайней мере, не любишь их достаточно. Иначе ты бы отказалась от всего ради одного из них. Такова настоящая любовь. Но ты останешься дома, и потому, что я люблю тебя так же сильно, как ты его, я останусь с тобой.

Корабль отплывал из гавани. На палубе стояло несколько человек – их глаза были устремлены на берег. Они расставались со старой жизнью, не зная, что при несет им новая.

Бесс, возможно, была счастливее остальных. Роберто возле нее, а Пилар осталась на берегу.

Бласко и Бьянка стояли рядом. Но их счастье омрачала тень. Ведь Бьянка столько лет прожила бок о бок с Исабельей.

– Мы были как два дерева, которые растут настолько близко, что происходящее с одним из них тут же отражается на другом, – сказала она.

– Когда-нибудь мы вернемся, – утешил ее Бласко. То же самое он сказал Роберто и Говарду, когда они захотели остаться, узнав о намерении Пилар.

– Это решение Пилар, а не ваше. Она любит вас обоих как братьев – вот ее ответ вам. Когда-нибудь вы вернетесь в Англию, увидите взрослую Пилар и сможете добиваться ее руки, если она этого пожелает. Но сейчас она еще слишком молода и привязана к отцу.

Бласко понимал, что никто из двоих не был подходящей партией для Пилар. Природная леность Роберто не сочеталась с ее энергией. Покорное согласие Говарда считать правильным все, чему его учили, его неспособность мыслить самостоятельно тоже были не для Пилар. Лишь такой же неукротимый и свободный дух, как ее собственный, мог воспарить вместе с ней.

Доминго ехал верхом в Лондон. Рядом с ним был Чарли Монк.

Они выехали за час до отплытия корабля.

– Прошу сообщить моему брату, что меня внезапно вызвали в Лондон, – сказал Доминго одному из слуг, не знавшему о намеченном бегстве. – Чарли и я должны выезжать немедленно.

Доминго настоял на быстром отъезде, опасаясь встречи с Бласко. Он боялся, что поддастся убеждениям брата.

Его настроение поднималось по мере приближения к Лондону. Теперь конец уже недалек. Он заставит себя мужественно встретить его. Доминго не мог отплыть с Бласко – это означало бы, что он берет с собой своего мрачного спутника – страх. «Мы связаны навеки, Бласко, – страх и я», – писал он брату. Теперь Доминго знал, что есть лишь один способ разорвать цепи.

Он должен подпустить страх совсем близко, взглянуть ему в глаза, почувствовать его смрадное дыхание, вынести муки, перед которыми трепетало его бренное тело.

Чарли был ошеломлен. Он не понимал внезапного изменения планов. Но ему оставалось только повиноваться.

В Лондоне они отправились в свою старую квартиру на Лэдс-Лейн. Оставив там Чарли, Доминго вышел на улицу. Сначала он пошел на поле Святого Джайлса и долго стоял там, вспоминая, потом направился на Сизинг-Лейн.

Гавань была полна судов под флагами святого Георгия. Ветер был свежим, солнце сверкало вовсю.

Воздух наполнял звон колоколов; на мощеных улицах толпились люди. Многие шли в церковь Святого Андрея, где сэр Фрэнсис Дрейк и лорд Говард оф Эффингем присутствовали на службе, дабы показать, что между ними нет вражды, а небольшая ревность забыта, учитывая грандиозность стоящей перед ними задачи.

Пилар тоже была там. Напряженное возбуждение воскресного утра передавалось ей. Она знала, что живет в самый значительный период истории своей страны, и перестала тосковать по тем, кто отплыл в неведомое.

На воде, покачиваясь от сильного ветра, горделиво красовались корабли «Ахат», «Свифтшур», «Бонпарейл», «Мэри-Роуз», «Элизабет Бонавентур», «Виктория» и другие.

Пилар не сомневалась, что эти корабли непобедимы.

В эти минуты она понимала, что, хотя рассталась с любимыми друзьями, дом ее здесь.

«Когда-нибудь они вернутся, – говорила она себе, ибо ей было свойственно верить, что ее желания сбудутся, – или я переплыву океан, чтобы увидеть их. Когда мы победим испанцев – а мы их несомненно победим, – моря станут безопасными, и на земле больше не будет войн».

Испанцы казались ей воплощением зла, стремящимся привезти в Англию свои орудия пыток и инквизицию. Она была истинной дочерью капитана.

Глаза Пилар сверкали – она жалела, что не родилась мужчиной и не может отплыть на одном из кораблей навстречу врагу.

Повернувшись, Пилар поспешила к церкви Святого Андрея. Капитан был уже там.

– Разрази меня гром! – воскликнул он. – Какое зрелище, а? Кто бы сегодня не мечтал быть англичанином? Чума на судьбу, привязавшую меня к суше! Я бы пожертвовал остатком жизни, чтобы отплыть сегодня навстречу испанским псам!

Великие имена жителей Девона эхом отзывались по всему миру. Мартин Фробишер, Джон Хокинс, лорд Говард оф Эффингем – хотя последний был не так популярен в Плимуте, где все считали, что лордом-адмиралом флота должен быть сэр Фрэнсис, – и, наконец, сам сэр Фрэнсис Дрейк; его усы были лихо закручены, борода вызывающе торчала над кружевом воротника, а глаза улыбались из-под тяжелых век приветствующим его людям.