Книга Покровители, страница 57 – Стейси Холлс

– Чертова безголовая свистулька, – проворчал тюремщик, отпирая и распахивая решетку, – уматывайся отседа.

Он угрожающе шагнул к птице, и тогда, взмахнув крыльями, она пролетела мимо нас на свободу. Привалившись к холодной каменной стене, я постаралась успокоиться.

– Да, чего ж теперича пужаться. Вы ж туда вроде хотели зайтить.

Хотела… Нет, мне вовсе не хотелось спускаться туда, даже ради Алисы. Но придется, и в общем, в отличие от нее, я уж точно смогу выйти обратно.

Стоя на верхней ступени, тюремщик опять закрыл решетку, и когда ключ с лязгом провернулся в замке, мои натянутые, как струна, нервы дрогнули, и в голове вспыхнул ужас. Темнота передо мной казалось такой густой и плотной, словно мне предстояло спускаться по ступеням в черную воду. Лестница уводила в глубину земли, и когда она закончилась, мы оказались перед другой массивной дверью, хотя скудный свет не позволял сказать, из чего она сделана, из дерева или из железа.

– Стойте подальше, – проскрипел он, вставив очередной ключ в нижнюю дверь, – иначе запашок, не ровен час, сшибет вас с ног.

Я поднялась на несколько ступеней, стук моих паттенов эхом разнесся по шахте, отдаваясь от каменных стен. Исчезнув за дверью, тюремщик что-то рявкнул и после минутного промедления в тускло освещенном проеме у подножия лестницы появилось бледное лицо, и хрупкая фигура выскользнула из этого узкого прохода.

– Алиса.

К стыду своему, я вдруг заплакала: я, в прекрасной одежде, наевшаяся сыра с хлебом и знавшая, что за стенами замка меня ждет лошадь. Она не плакала. Я не видела ее всего два дня, но, казалось, что прошли годы: она изменилась почти до неузнаваемости. Ее узкое лицо стало бледнее луны, а под глазами залегли черные тени. Она сильно прищурилась, словно ослепленная тусклым лестничным светом. Ее грязное платье выглядело влажным, чепец тоже покрылся грязными потеками. Спереди юбку покрывали темные пятна крови, и сзади пониже спины наверняка тоже.

Ничего не говоря, она вяло, явно обессилев, привалилась к стене. Появившийся рядом с ней тюремщик начал закрывать дверь, и я услышала, как ему вслед понеслись возмущенные крики и вопли, видимо, из-за того, что он опять полностью лишил заключенных света. Он оказался прав: запах был умопомрачительный. Раньше от Алисы исходил запах лаванды, она мыла руки в фарфоровой чаше, а сейчас жила в подземной помойной яме.

– Кто еще там сидит? – прошептала я.

– Да все скопом, – прохрипел тюремщик, – почитай, что все ведьмы дожидаются тама судилища.

– Сколько человек? – спросила я Алису.

– Не знаю, – прошептала она, – там слишком темно, ничего не видно.

Она говорила с трудом, язык еле ворочался в пересохшем рту. Золотистые радужки исчезли, зрачки глаз напоминались два черных провала.

Я проехала ради встречи с ней много миль, а теперь не могла придумать, что сказать. И вдруг мне подумалось, что ради ее освобождения я могла бы пожертвовать своим еще не рожденным ребенком.

Тюремщик разочарованно поглядывал на нас.

– Ну что, повидались и будет? Вам, что ли, и сказать нечего?

– Вас кормят? – спросила я.

– Немного, – прошептала она.

Когда тюремщик отвернулся, перебирая свои ключи, она отрицательно покачала головой.

– Я помогу тебе.

Эхо разнесло мои слова, к сожалению, они прозвучали как-то по-детски жалобно.

– Они привезли сюда и Кэтрин, – прохрипела она.

– Кого?

– Кэтрин Невитт. Подругу моей матери.

И тут она заплакала.

Канительщица – тоже повитуха, напарница ее матери. Я вспомнила, как давно, в другой жизни, она рассказывала мне о ней в теплой верхней комнате дома моей матери.

– Это моя вина, – простонала я.

– О чем вы говорите? В чем же тут ваша вина?

– Ну хватит, – неловко пробурчал наш невольный свидетель.

Я повернулась к нему.

– Не могли бы вы дать нам немного поговорить наедине? – спросила я.

– Уйтить, что ли? Так ить не положено.

Порывшись в складках юбки, я достала кошель.

– Вот. – Я протянула ему монету, и он схватил ее, точно изголодавшаяся собака кость. – Можете выйти и запереть нас, просто вернетесь, когда я позову. Не отходите далеко. Пошатываясь и сипло дыша, он удалился вверх по лестнице, лязгнула верхняя решетка, и в замке повернулся ключ. Его фигура на мгновение лишила нас света, и лишь когда он отошел от решетки, я вновь увидела Алису.

– Пошли, – сказала я, уже поднимаясь по лестнице, – тебе нужно хоть немного побыть на свету и подышать свежим воздухом.

Она последовала за мной, и мы сели рядом на верхней ступени, опираясь спинами на входную решетку. Я еле дышала, стараясь не обращать внимания на исходящее от нее зловоние: к застарелым запахам пота, блевотины и засохшей крови примешивалось нечто еще более отвратительное. Я даже не представляла, что так может пахнуть от человека, но почему-то мгновенно узнала источник этого запаха. Алиса уже перестала плакать, но слезы оставили две чистые дорожки на ее грязном лице.

– Расскажи мне о Кэтрин, – мягко предложила я, взяв ее за руку.

– Ее обвинили в том же, в чем и меня. Но во всем виновата я… она ничего не сделала.

– Алиса, ты должна рассказать мне все. Почему вас обвинили в убийстве дочери Джона Фаулдса? Ведь именно с ним ты разговаривала в «Руке с челноком», верно?

Она кивнула и провела по губам сухим языком.

– Я любила его, – еле слышно произнесла она, – и любила Энн. Любила их обоих. Мы с Джоном жили… вместе. Он часто заходил в «Герб королевы», там я и познакомилась с ним пару лет назад. У него была дочь, а жена его умерла. Он казался таким забавным и добрым. Поначалу я думала, что мы поженимся. Энн еще не было и двух лет, когда мы познакомились. Я обычно присматривала за ней, когда он уходил на работу. Она была как ангелочек с пухлыми щечками, а ее кудрявые золотистые волосы никак не желали ложиться ровно, сколько бы их ни причесывали.

Алиса погрузилась в воспоминания, и по лицу ее блуждала легкая улыбка. Потом лицо омрачилось, и она шмыгнула носом.

– Джон сказал, что после смерти своей жены больше не сможет жениться. Говорил, что потеря для него слишком мучительна. Поэтому я не бросила его, и мы продолжали жить с ним, как будто были женаты. Из-за этого мой отец, в общем, отрекся от меня. Называл меня шлюхой. Говорил, что никто не возьмет меня в жены, что я годна только на то, чтобы служить подстилкой пьяному Джону. Но я была счастлива вместе с Джоном и Энн. Мы жили как маленькая семья. – Она судорожно вздохнула. – Потом он начал приходить домой все позже и позже. Мы с Энн подолгу оставались одни. Почти все время. Джон пропадал либо на работе, либо в пабе, а я сидела дома, как его кроткая женушка. Я обманывала себя.