Книга Мы против вас, страница 101 – Фредрик Бакман

– Как тебя зовут? – спросила Цаккель, но вратарь только пробормотал нечто невразумительное, обращаясь к половицам.

Давид обеспокоенно кашлянул:

– Ребята в команде зовут его Зазубами. Потому что он… держит язык за зубами.

Давид оказался прав. Из юноши вышел потрясающий вратарь, и он, ни слова не произносивший без необходимости, сразу понравился Элизабет Цаккель. Житель Хеда, он будет играть в «Бьорнстаде» почти двадцать лет, он так и не сменит клуб; в один прекрасный день он станет в глазах фанатов бо́льшим медведем, чем любой другой хоккеист. Но он не будет играть под номером 1, потому что это номер Видара. Он напишет «1» у себя на шлеме, и за это черные куртки всегда будут скандировать в его честь чуточку громче.

…Давид пожал ему руку, и семнадцатилетний ушел в раздевалку. Давид потоптался на месте и наконец набрался смелости:

– Как там Беньи?

Нижняя губа у Цаккель едва заметно дрогнула. Голос чуть слышно сорвался.

– Нормально. Думаю, что с ним все будет… нормально.

Она тоже никому не отдаст свитер с номером 16 – ни в одной из команд, пока работает тренером. Цаккель и Давид взглянули друг другу в глаза, и Цаккель сказала:

– Задайте нам сегодня жару как следует.

– Это вы задайте нам жару! – улыбнулся Давид.

Вот это был матч. Люди будут вспоминать его еще несколько лет.

* * *

Теему явился в питомник один, он принес конверт. Беньи сидел на крыше. Поколебавшись, Теему залез к нему и сел рядом, в полуметре от него.

– На матч собираешься? – поинтересовался он.

Ответ Беньи прозвучал вовсе не дерзко. А почти счастливо.

– Нет. А ты?

Теему кивнул. Он не бросит ходить на хоккей. Иные станут думать, что хоккей слишком напоминает ему о брате, но правда в том, что иногда лед будет для Теему одним из немногих мест, где ему хватит сил вспоминать Видара. Местом, где ему не больно.

– Думаешь свалить, да? – констатировал он наконец.

– Откуда ты знаешь? – Беньи как будто удивился.

В глазах Теему что-то мелькнуло.

– У тебя такой вид… я надеялся, что в один прекрасный день так будет выглядеть Видар. Как будто ты просто надумал… свалить.

Казалось, что малейший ветерок сдует Теему, как карточный домик. Беньи протянул ему сигарету.

– Куда ты хотел, чтобы Видар уехал?

– Куда угодно, где он смог бы стать чем-то… бо́шим. – Теему выпустил дым из ноздрей. – Чем думаешь заняться?

Беньи глубоко затянулся.

– Не знаю. Просто хочу понять: если я не хоккеист, то кто? Вряд ли у меня это получится, если я останусь здесь.

Теему сосредоточенно кивнул:

– Ты потрясающий хоккеист.

– Спасибо, – сказал Беньи.

Теему быстро встал, словно испугался, что беседа сейчас свернет туда, где он не готов оказаться. Бросил конверт Беньи на колени.

– Паук с Плотником вычитали в интернете, что какой-то радужный фонд собирает деньги на… короче… людей, которых в разных странах преследуют и сажают за то, что они…

Он замолчал. Беньи, глядя на конверт, прошептал:

– Как я?

Теему отвел взгляд. Щелчком отбросил окурок и кашлянул.

– В общем… ребята решили, что деньги из фонда «Шкуры» должны пойти на… вот это. И передают их тебе.

Беньи, похоже, был раздавлен.

– Надо, чтобы я передал деньги в этот радужный фонд, потому что я один из них?

Теему уже полез было вниз по лестнице, но задержался и посмотрел Беньи в глаза:

– Нет. Мы хотим, чтобы ты отдал им деньги, потому что ты один из нас.

* * *

Рамона расхаживала по «Шкуре», пила обед и единолично руководила строителями посредством самых отборных ругательств. Петер Андерсон шагнул через порог; он выглядел совсем как тот мальчик, которым был когда-то, когда приходил забрать упившегося отца домой.

– Как дело движется? – спросил он, оглядывая результаты ремонта.

– После пожара пахнет лучше, чем до. – Рамона пожала плечами.

Петер слабо улыбнулся. Рамона тоже. Они еще не готовы были рассмеяться, но хотя бы начали двигаться в правильном направлении. Петер вдохнул так глубоко, что зрачки дернулись, и сказал:

– Это тебе. Как члену правления «Бьорнстад-Хоккея».

Рамона молча смотрела на лист бумаги, который Петер положил на барную стойку. Она поняла, что это, и отказывалась взять лист в руки.

– В правлении сидит целая толпа мужиков в пиджаках. Отдай кому-нибудь из них!

Петер замотал головой:

– Я отдаю его тебе. Потому что ты единственный человек в правлении, кому я доверяю.

Рамона погладила его по щеке. Дверь «Шкуры» отворилась, Петер обернулся и увидел на пороге Теему. Оба инстинктивно подняли ладони, словно чтобы показать: никто из них не хочет ссоры.

– Я… могу зайти попозже, – предложил Теему.

– Нет-нет, я уже ухожу! – стал настаивать Петер.

Рамона фыркнула на обоих:

– Ай, да помолчите вы. Садитесь вот, пейте пиво. Я угощаю.

Петер кашлянул:

– Мне бы кофе.

– Мне тоже. – Теему повесил куртку.

Петер поднял чашку, словно бокал. Теему тоже.

– Тоже мне мужики, – недовольно проворчала Рамона.

Петер, глядя в стойку, сказал:

– Не знаю, станет тебе легче или нет, но я думаю, что Видар мог далеко пойти как хоккеист. Может, на самый верх бы поднялся. Он был по-настоящему хороший игрок. – Брат он был еще лучше, – отозвался Теему.

И улыбнулся. Рамона тоже. Петер кашлянул:

– Чудовищная потеря…

Теему покрутил кофейную чашку, рассматривая поднявшиеся в ней мелкие волны.

– Вы с женой потеряли первого ребенка, да?

– Да. Исака. – Петер, тяжело дыша, закрыл глаза.

– Можно это как-то пережить?

– Нет.

– И как тогда выжить? – Теему крутил кофе в чашке. Оборот, еще оборот.

– Стать бойцом, – прошептал Петер.

Теему чокнулся с ним кофейной чашкой. Петер долго колебался, но все же сказал:

– Я знаю – вы с парнями считаете меня врагом Группировки. Может, вы и правы. Я всегда думал, что насилию не место рядом со спортом. Но я… да… ты знай: я понимаю, что в жизни все непросто. Я знаю, что это и ваш клуб. И сожалею о тех случаях, когда я… заходил слишком далеко.

Ногти Теему печально пощелкивали по фарфору кофейной чашки.