Онлайн книга «Мы против вас»
|
– Спасибо за помощь. Бубу не знал, что ответить. Он помогал отцу в мастерской каждый день, и батя никогда его не благодарил. А Хряк добавил: – Как бы мне хотелось, чтобы жизнь у тебя была полегче. Чтобы ты мог думать только о школе, хоккее, девчонках и о чем там еще думают твои приятели. Я знаю, что работать в мастерской тяжело, а теперь, когда мать… Он замолчал. Бубу тоже помалкивал. Потом сказал: – Все нормально, пап. – Как же я горжусь тобой, – сказал Хряк в капот какого-то «форда». Бубу нашел кроссовки постарее. * * * В раздевалке Амат оказался самым маленьким. Он приложил все усилия, чтобы съежиться и стать еще меньше, чувствуя на себе взгляды взрослых игроков и зная: эти мужики ему не рады. Рядом сидел Бубу, и то, что он такой верзила, говорило не в его пользу. Клуб болтался на грани банкротства, у игроков постарше шансов найти другую работу не было, уступать ее сопливым юниорам они не собирались, а мишенью избрали Бубу. Все вроде по мелочи – кто-то задел его плечом, кто-то случайно пнул его снаряжение, и оно разлетелось по всей раздевалке. Бубу попытался вставить свои юмористические замечания в их громогласный обмен шуточками, и выдал себя: он слишком старался выглядеть своим парнем, а это только усугубляло его положение. Амат толкнул его локтем, пытаясь угомонить, но Бубу уже понесло. Один из старших рявкнул: – У нас что, тетка будет и тренером? До пиар-путча получше спортивный директор не додумался? Мы теперь больше не команда, а политическая демонстрация? – Кто работать не умеет, для таких всегда квоты есть! – выпалил другой. – Вы слыхали, что она лесбиянка? – выкрикнул Бубу – как-то слишком ретиво. Старшие не удостоили его внимания. Но один сказал: – Да на нее посмотришь – сразу видно, ковырялка. – Э-э-э? Что за ковырялка? Или погодите… я понял? Лесбиянка, во! Я понял! – взвыл Бубу. Никто ему не ответил. Старшие продолжали рассуждать: – Неужели хоккейная команда не может быть просто хоккейной командой? Обязательно надо политику приплести? Того и гляди медведя на свитерах заменят радугой! Словно повинуясь чьим-то злым чарам, Бубу выдал: – И заставят нас играть в… это… в балетных пачках! Он поднялся и изобразил неуклюжий пируэт, споткнулся о лавку и гигантской черепахой распластался на полу, придавив собой два чужих баула. И тут двое старшаков заржали. Они смеялись над ним, а не вместе с ним, но Бубу жадно ухватился за их внимание. Он вскочил на ноги и сделал еще один пируэт; старший, напустив на себя серьезный вид, спросил: – Тебя ведь Бубу зовут? – Да! – важно кивнул Бубу. Остальные ухмылялись, зная, что старший собирается выставить мальчишку на посмешище. – Покажи-ка ей хер, – предложил он. – Э-э-э? Старший вызывающе наставил на Бубу палец: – Новой тренерше. Она же лесбиянка. Покажи ей хер! Пусть знает, чего себя лишила! – Выпусти удава из клетки, Бубу! Ты же не трус? – завопил другой игрок, и вскоре все они уже подначивали его так, словно он готовился поставить рекорд по прыжкам в длину. – А она… это… не обидится? – растерянно спросил Бубу. – Да ну. Она просто оценит твое чувство юмора! – восторженно заржал один из старших. Легко потом будет назвать Бубу придурком. Но когда тебе восемнадцать и ты в раздевалке, полной взрослых мужиков, которые вдруг начинают тебя подначивать, «нет» оказывается самым трудным на земле словом. Поэтому, когда Элизабет Цаккель проходила по коридору мимо раздевалки, Бубу выскочил ей навстречу в чем мать родила. Он ожидал, что она будет в шоке. Или хоть вздрогнет. Цаккель и бровью не повела. – Да? – спросила она. Бубу встревоженно завертелся: – Я… Это… мы слышали, что вы лесбиянка, и я… – БУБУ ХОТЕЛ ПОКАЗАТЬ ВАМ ХЕР, ЧТОБ ВЫ ЗНАЛИ, ЧЕГО СЕБЯ ЛИШИЛИ!!! – проорал кто-то из раздевалки; эти слова сопровождались истерическим хохотом двадцати здоровых мужиков. Цаккель уперлась ладонями в колени и заинтересованно наклонилась к промежности Бубу. – Вот этот, что ли? – поинтересовалась она, с любопытством указывая пальцем. – Э-э-э? – отозвался Бубу. – Ты про этот хер? Ну, знаешь. Я видала девчонок, у которых клитор побольше. Цаккель отвернулась и пошла к ледовой площадке. Красный с головы до ног, Бубу вернулся в раздевалку. – Это… ну, она… клитор же не может быть такого размера? Или может? Или это… какие вообще клиторы бывают? В длину? Хоть примерно? Стены раздевалки затряслись от глумливого хохота. Смеялись над ним, а не вместе с ним. Но Бубу смущенно улыбался: порой любое внимание – это признание. Амат смотрел на Бубу, съежившись внутри своих доспехов. Он уже понимал, что все кончится плохо. * * * Игроки лениво стягивались к центральному кругу, надменно демонстрируя Цаккель: ей здесь не рады. Она, кажется, не поняла намека, когда выехала с шестью ведрами под мышкой. – Вы тут, в Бьорнстаде, хоть что-то умеете? Никто не ответил, и она пожала плечами: – Я просмотрела все ваши матчи за прошлый сезон, и вижу, что хоккеисты из вас никакие. Так что для работы с вами хорошо бы знать, что вы умеете вообще. Кто-то шепотом сострил «бухать и трахаться», но даже эти слова были встречены лишь глухим ворчанием. Потом кто-то вдруг рассмеялся, но не шутке, а тому, что происходило на льду за спиной у Цаккель. Из отсека запасных выкатился стокилограммовый Бубу, одетый в юбочку, которую он стащил у фигуристок. Он сделал три пируэта подряд и был встречен аплодисментами и восторженным улюлюканьем старшаков. Элизабет Цаккель не стала прерывать выступление, хотя теперь смеялись не над Бубу, а над ней. Когда Бубу зашел на четвертый пируэт, улюлюканье стихло; Бубу даже не успел понять, во что врезался, как вдруг все вокруг почернело. Когда он открыл глаза, то лежал на льду и едва мог дышать; лицо склонившейся над ним Элизабет Цаккель не выражало ровным счетом ничего. – Почему никто не научил тебя стоять на коньках как следует? – Э-э-э? – У тебя водоизмещение как у парома, и я видела, как ты выдернул топор из капота. Умей ты стоять на коньках как следует, я бы ни за что не опрокинула тебя с такой легкостью. А еще ты имел бы некоторую ценность как командный игрок. Так почему тебя никто не научил? – Не… не знаю, – задыхаясь, выговорил Бубу. Он все еще лежал на льду, и грудь болела так, будто его не сбили с ног, а переехали грузовиком. – Что вы в Бьорнстаде умеете? – серьезно повторила Цаккель. |