Книга Хранительница книг из Аушвица, страница 43 – Антонио Итурбе

— Осторожнее, девочка!

— Сами виноваты — не смотрите, куда идете, черт побери! — грубит она в ответ. Взглянув вверх, она видит белую бороду и лицо профессора Моргенштерна и осознает свою неловкость. Чуть не сбила с ног бедного старика.

— Извините меня, профессор. Я вас не узнала.

— Ах, это вы, панна Адлерова! — И вытягивает шею, приближая свои близорукие глаза к ее лицу. — Да вы плачете?

— Это мороз, у меня от него слезятся глаза, черт бы его побрал! — коротко отвечает она.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Нет, и никто не может.

Профессор упирает руки в боки.

—Ты уверена?

— Я не могу ничего вам рассказать. Это секрет.

— Тогда не нужно рассказывать. Секреты существуют ровно для того, чтобы их хранить.

Профессор, склонив голову, идет к своему бараку, не сказав больше ни слова. Дита остается в еще большем смятении, чем раньше. Может, она сама виновата? Наверное, Моргенштерн прав, и ей не следовало совать нос в чужие дела и раскрывать чужие секреты. Дита задается вопросом, с кем бы поговорить на эту тему, и интуитивно находит ответ. Есть по крайней мере один человек, который хорошо знает Фреди Хирша: Мириам Эдельштейн. Она единственная, кто навещает его после окончания рабочего дня, когда он встречается только с теми, кому доверяет.

Мириам вместе с ее сыном Арием она находит в бараке 28. До отбоя остается уже совсем немного. Не лучшее время, чтобы ходить в гости, но, когда замдиректора видит, что к ней пришла библиотекарша, вконец расстроенная, и умоляет уделить ей для разговора наедине пару минут, отказать она не может.

Обе выходят на улицу. Темень и холод не располагают к длительным беседам, но Дита рассказывает все с самого начала: об угрозе Менгеле, о том, как она случайно оказалась свидетелем первой встречи Хирша с неким человеком, о зародившихся у нее сомнениях и о том, как она пыталась их разрешить, отыскав правду. Мириам слушает не перебивая, не выразив никакого удивления в том месте, когда Дита дошла до рассказа о тайных любовных шашнях Хирша с мужчинами, и даже помолчала еще немного, когда все уже было сказано.

— Ну так что? — нетерпеливо вопрошает Дита.

— Что ж, теперь у тебя есть твоя правда, ты ее добилась, — отвечает Мириам. — И должна быть довольна.

В тоне ее голоса Дита слышит упрек.

— Что вы хотите этим сказать?

— Тебе нужна была правда, но правда по твоим меркам. Ты хотела, чтобы Фреди Хирш был мужественным, результативным, неподкупным, харизматичным, безупречным... И чувствуешь себя обманутой, потому что он оказался гомосексуалом. Могла бы порадоваться, удостоверившись в том, что он вовсе не сексот СС и что он на самом деле один из наших, один из лучших. Ты же, наоборот, обиделась, раз он не в точности такой, каким бы тебе хотелось его видеть.

— Нет, не нужно так. Ясное дело, у меня камень с души свалился, когда я поняла, что он не с ними! Я только... не могла о нем такого даже подумать!

— Эдита... ты говоришь так, как будто бы речь шла о преступлении. Но единственное различие заключается в том, что вместо женщин ему нравятся мужчины. Не думаю, что это такой уж страшный грех.

— В школе нам говорили, что это болезнь.

— Нетерпимость — вот настоящая болезнь.

Секунду обе молчат.

— Вы знали об этом, ведь так, пани Эделыитейн?

Она кивает.

— Называй меня Мириам, пожалуйста. Теперь мы с тобой обе делим один секрет. Но он не наш, и поэтому мы не имеем никакого права его разглашать.

— Вы ведь хорошо знаете Хирша, верно?

— Он мне кое о чем рассказывал, о другом я узнала сама...

— Кто он, Фреди Хирш?

Мириам жестом приглашает Диту пройтись вокруг барака. У нее начинают мерзнуть ноги.

—Фреди Хирш очень рано потерял отца. И очень тосковал. Как раз в то время его записали в ЮПД, немецкую организацию, объединявшую в ту пору многих молодых евреев. В ней он вырос, там он нашел свой дом. Спорт стал для него смыслом жизни. Довольно быстро там заметили его талант тренера и организатора.

Дита берет под руку Мириам Эделыптейн, чтобы им стало теплее. Слова Мириам смешиваются со стуком деревянных подошв их сабо по подмерзшей, покрытой инеем почве.

—Его авторитет и вес как тренера в ЮПД рос и рос. Но подъем нацистской партии все пустил под откос. Фреди говорил мне, что сторонники Адольфа Гитлера были кучкой жалких дебоширов из пивной, бросивших вызов законам Германской Республики. А потом они переписали эти законы под себя.

Хирш рассказывал ей, что никогда не сможет забыть тот вечер, когда он пришел к зданию, в котором размещался ЮПД, и увидел на стене надпись: «Евреи — предатели». Он задумался над тем, что или кого именно они предали, но ответа найти не смог. Иногда по вечерам в окна здания летели камни — во время занятий в гончарной мастерской или во время репетиций хора. С каждым разбитым стеклом у Фреди в душе тоже что-то взрывалось.

Однажды мать попросила его сразу после уроков прийти домой, потому что нужно поговорить об очень серьезных вещах. У Фреди были свои дела, но он сразу же послушался, без всяких возражений, потому что одним из уроков, усвоенных им в ЮПД, было безусловное уважение к иерархии и рангам; в некотором смысле ЮПД был армией, только без оружия, но со своей формой, знаками различия и собственными званиями.

Весь клан был в сборе; серьезность на лицах была явно необычной для этой семьи. Мать сообщила, что их отчим потерял работу: его уволили по той причине, что он — еврей. Да и вообще ситуация становится все более опасной. Так что они приняли решение уехать в Южную Америку, в Боливию, и там начать все сначала.

— Уехать в Боливию? Ты, наверное, хотела сказать — сбежать! — такой была реакция Фреди, который встретил новость в штыки.

Отчим, которому ни разу не удалось сломить волю Фреди, стиснул зубы и собирался уже встать из-за стола и разобраться с пасынком один на один. Однако не он, а старший брат, Пауль, сказал Фреди, чтобы тот заткнулся.

Фреди вышел из-за стола ошеломленный, с тем ощущением падения в пропасть, которое влекут за собой неожиданно полученные плохие новости. И его, полностью потерянного, ноги по инерции привели в то единственное место, где все совершалось упорядоченно и взаимозависимо: штаб-квартиру ЮПД. Там он наткнулся на одного из заместителей директора, который инспектировал фляжки перед очередным походом. Фреди не имел обыкновения говорить о своих личных проблемах, но на этот раз заговорил. Дело было серьезнее, чем досада парня, которого родные вынуждают покинуть свою страну: он не мог вынести трусости — склонить голову, потому что — евреи, и сбежать.

Координатор активных мероприятий на свежем воздухе был блондин, хотя уже и седеющий. Фреди вырос здесь на его глазах. Он внимательно посмотрел на Фреди и сказал: «Если хочешь остаться, место для тебя в ЮПД найдется».