Онлайн книга «Серьга Артемиды»
Она прошла мимо кадки раз, другой. Он больше не поднимал головы, только еще раз почесался, и Настя восхитилась рукой – длинные пальцы, нервная кисть. Тогда она кинулась и пристроилась рядом, на край. Стало холодно в груди, а щеки, наоборот, загорелись. Парень взглянул на нее. – Сесть негде, – залихватским тоном объяснила Настя и подбородком показала на толпу. – Это все потому, что в школу никому не надо аж до одиннадцатого мая, праздники же! Привет! – Да, многовато людишек, – согласился парень. У него и голос оказался приятным! – Привет! И вновь принялся за чтение. Настя заглянула в книгу. Там какой-то Григорий куда-то волок какую-то Аксинью. Вот дикость!.. – Ты что, это читать будешь?! – А? – У тебя монолог отсюда?! Ты че, кто это будет слушать?! Они даже стихи не слушают!.. – Кто… не слушает? – Они, – Настя мотнула головой в сторону экзаменационного класса. – Или ты уже читал? – «Тихий Дон»? – спросил парень в изумлении. – Конечно, читал. Но сейчас время есть, я перечитываю. – Твою десятку уже вызывали? Ты к какому мастеру поступаешь? Парень захлопнул книгу. На обложке было набрано строгими буквами «Тихий Дон». В школе проходили этот самый «Дон», даже сочинение по нему давали, но ловкая Настя умудрилась написать не читая. Когда ей всякую старинную дребедень читать?! Настя незаметно выдернула бретельку майки из-под лифчика, чтоб красиво спадала, и втянула живот. От втягивания ее сильно качнуло назад, в кадку, и парень поддержал ее под спину. Рука у него… боже, какая у него рука!.. – Мастер у меня профессор Якобсон Михаил Григорьевич, – сказал парень. – То есть декан. Я поступил в прошлом году, и не сюда, а в ИСАА. – Что это такое – иисааа? – Институт стран Азии и Африки, – объяснил парень обстоятельно. – Не знаешь?.. – Ты что, не поступаешь в театральный?! – Нет, – он вздохнул. – Я год назад поступил в ИСАА. – А почему ты тогда… здесь? – Я с другом хожу. Он один раз уже завалил, боится, что опять завалит. Я для моральной поддержки. Настя от горя чуть не зарыдала. Он не поступает!.. Он просто так сидит на кадке!.. Она больше никогда, никогда его не увидит!.. – Как тебя зовут? – выговорила она в отчаянии, словно уже прощаясь с ним навсегда. – Даня, – сказал парень. – Данила Липницкий, а тебя? – Настя Морозова. А… «Тихий Дон»… интересная книга?.. – Великая, – сказал Данила Липницкий просто. – Папа говорит, таких книг в истории мировой литературы всего несколько. – А у меня нет папы, – призналась Настя, очень жалея себя. – Умер. – А у меня мама умерла. Давно, я ее совсем не помню. Папа говорит, она была… прекрасная. Настя почувствовала себя немного лучше. Оказалось, что они оба почти сироты, у них есть общее!.. Их жизни схожи, а это гораздо круче общего института. …И все же как жаль, что он не поступает!.. Его бы взяли. Глаза голубые. Прямо по-настоящему голубые глаза, яркие такие. В какую-то Африку он поступил, и Азию еще! Зачем такому Африка и Азия?! – А Дольчикову видел? Дольчикова приехала, сейчас в приемной комиссии сидит! Вот ей бы я почитала! И она бы дослушала! – Кто такая Дольчикова?.. Настя посмотрела на него и ответила: – Великая актриса. – А, – сказал Данила с уважением. – Я, знаешь, в них не очень… разбираюсь. Тебе с Ромкой нужно поговорить, он всех знает! И артистов, и режиссеров! В прошлом году так хотел поступить, и не взяли его, представляешь?.. Папа говорит… Насте уже немного надоел его папа!.. Мимо прошли тот самый ненавистный ректор и загорелый мужик. Ректор жестикулировал и говорил, мужик слушал, повернув настороженное ухо. Сквозь толпу протискивалась стремительная девушка в джинсовом комбинезоне, и ректор взревел: – Мила! Мила!.. – Та оглянулась. – Пойди, Дольчикову вызови! – И загорелому, жалобным тоном: – Сам не пойду, не могу! Я сроду на прослушиваниях не сидел, а тут с самого утра, понимаешь!.. То Онегины, то Марины Цветаевы, но самый цимес – Бродский!.. Помешались они на нем, дебилушки!.. Все до единого читают, как сговорились! А его читать – не таблица умножения, понимаешь! Уметь надо, чувствовать, ну, уж просто понимать на худой конец! А они так шпарят, без всякого разбору!.. – А я Бродского как раз читала, – прошептала Настя убитым голосом. – Я больше Гумилева люблю, – отозвался Даня бодро. – До десятого класса больше всех любил Маяка, а потом других тоже полюбил. «Павианы рычат средь кустов молочая, перепачкавшись в белом и липком соку. Мчатся всадники, длинные копья бросая, из винтовок стреляя на полном скаку». Разве плохо?.. – Какие павианы? Какие… всадники?.. – Гумилев. Я его люблю. А ты больше Бродского любишь? Настя следила за стремительной Милой. Вот она влетела в экзаменационный класс, еще дверь не закрылась за ней, а она уже вылетела, волоча за тоненькую ручку словно слегка упирающуюся Дольчикову. – Вот, вот она! – зашептала Настя Дане на ухо. – Смотри, смотри! Тот посмотрел сначала на Настю, а потом в толпу, вовсе в другую сторону. Бестолковый какой-то. – Да не туда, а вон куда! Слушай, я у нее автограф возьму! Вот прямо сейчас возьму!.. …И бабке покажу! И пусть знает, с какими знаменитыми людьми ее никчемная внучка встречается, а потом будет работать, играть в одном фильме или спектакле!.. Впрочем, на автограф еще нужно решиться. Дольчикова разговаривала с ректором и тем, загорелым. Мила нетерпеливо переминалась рядом с ноги на ногу, как видно ректор не отпускал, а ей нужно было бежать. Наконец разошлись!.. Ректор, протиснувшись сквозь толпу, завел приятеля в дверь с табличкой «Посторонним В», а Дольчикову Мила потащила в другую сторону. – Пошли! – выдохнула Настя и схватила Даню за руку. Как бы невзначай. Как бы в поисках поддержки. Ах, какие у него пальцы!.. Так бы и держала, не отпускала… Даня следом за ней вскочил с кадки, чуть не выронив толстую книгу под названием «Тихий Дон». – Простите! Простите, пожалуйста! Дольчикова оглянулась. – Можно автограф? – глядя очень-очень преданным взглядом очень-очень преданной поклонницы, выпалила Настя. – Я так вас люблю! Во всех картинах! Вы необыкновенная! Особенно в «Романсе о любви»! И в «Диких снегах»!.. Дольчикова молчала, поджав бескровные губы. В душном коридоре повеяло дикими снегами, возможно, даже льдами. |