Книга Неуемный волокита, страница 38 – Виктория Холт

Жанна помрачнела. Но Генриха это не заботило. Он не мог думать ни о ком, кроме восхитительной Дайеллы.

Королева-мать Дайеллой была довольна.

— Все отлично, — сказала она девушке. — Действуй так и дальше. Имей в виду, чем больше ты ублажишь короля Наваррского, тем больше угодишь мне.

Дайелла опустила красивую головку. Как и большинство людей, она боялась смотреть в лицо Екатерине Медичи.

Королева-мать погладила ее по длинным шелковистым волосам.

— Славное ты создание, — негромко сказала она. И так резко дернула девушку за волосы, что та скривилась. — Что он нашептывал тебе, когда вы лежали вместе?

— Что любит меня, мадам.

— Не упускай его. Не упускай. — Екатерина громко засмеялась. — Может показаться, что это нетрудно, но имей в виду, при дворе много хорошеньких девиц — больше, чем прежде. И он увидит, что те, которых мы привезли, изысканнее его крестьянок. Смотри, Дайелла, чтобы кто-то не отбил его у тебя.

— Постараюсь, мадам.

— Да, девочка, постарайся. Иначе я буду недовольна. Теперь слушай. Тебе надо убедить его вернуться с нами в Париж.

— Понимаю, мадам.

— Это не должно представлять трудности, дитя, потому что ты поедешь обратно вместе с нами. Твоя задача — стать настолько нужной королю Наваррскому, чтобы он не мог расстаться с тобой.

Девушка кивнула. Справится ли она? Попадет ли он снова в ту ловушку, куда так беспечно сунулся, чтобы жениться на Марго?

Екатерина верила в Дайеллу.

— Как я буду жить без тебя?

Нежные слова на сладких устах, подумал Генрих. И поцеловал в ответ эти нежные уста.

— Я слышала, что королева-мать скоро возвращается в Париж. Мне придется ехать вместе с ней.

Он слегка куснул ее за ухо.

— Давай не думать о столь трагичном исходе.

— Но, Генрих, если…

— Не хочу о нем говорить.

— Но ведь этот исход неизбежен.

— Сейчас нам хорошо; и не надо пытаться заглянуть в будущее, оно может оказаться похуже настоящего.

— Генрих, мы не должны этого допустить.

— Это, любовь моя, в руках судьбы.

— Но если мы поклянемся не разлучаться…

Он коснулся губами ее шеи.

— Мне приходит на ум кое-что получше клятв.

— Генрих, я боюсь.

— Скажи, моя малышка, чего.

— Что мне придется оставить Беарн без тебя. Если я уеду… уедешь и ты?

Он негромко засмеялся и снова поцеловал ее.

— Думаешь, я захочу расстаться с моей маленькой Дайеллой?

Эти слова ее успокоили. Она не поняла, что Генрих просто так задал вопрос.

«Дайелле, входящей в состав «эскадрона», велено выманить меня в Париж? — думал он. — Нет, малышка, туда я не вернусь, ни ради тебя, ни ради другой женщины. В Париж меня однажды выманили — и там я лишился слуг, друзей… всего, кроме жизни. Хватит! Не вернусь даже ради самой желанной на свете женщины — женщин много, а жизнь одна».

Прелестная Дайелла! Такая юная и простодушная; очаровательно исполняет свою обязанность. Но он уже не наивный мальчик. Повзрослел с тех пор, как, ничего не подозревая, поехал в Париж жениться.

Положение сложилось непростое. Гугеноты не доверяли Екатерине Медичи, считая ее истинной виновницей резни; вместе с тем все хотели мира, и королева-мать приехала с дочерью в Беарн под предлогом переговоров о мире с Генрихом Наваррским.

Велись переговоры между Генрихом и Екатериной с их советниками; Марго тоже не оставалась в стороне. Она находила множество тем для обсуждения их с графом де Тюренном, поэтому им приходилось часто бывать друг у друга в покоях. Что там происходило, догадывались все, но Генрих был увлечен Дайеллой и не особенно беспокоился о поведении супруги. В интересах его самого, Марго, множества красавцев и красавиц, бравших с них пример, было затягивать переговоры как можно дольше; возвращение королевы-матери в Париж сулило разлуку многим любовникам.

Королевой Наваррской был очарован весь двор: ей доставляло громадное удовольствие поражать тех, кто ею восхищается, и возмущать фанатиков, объявивших ее дочерью сатаны, присланной из ада, чтобы увлечь всех к несчастью. В золотистых или красных париках или с собственными пышными волосами она повсюду оказывалась в центре внимания. Устраивала маскарады и балы, как в Париже; платья ее из красного испанского бархата или из усеянного блестками и самоцветами атласа блистали великолепием; плюмажи развевались на прекрасных, украшенных драгоценными камнями волосах. Все взоры устремлялись к Марго, когда она исполняла итальянские и испанские танцы, столь же модные, как и французские. Иногда она пела, аккомпанируя себе на лютне. Но больше всего поражала общество ее искрящаяся остроумием речь. Может, при французском дворе оно было обычным явлением, но здесь, при простом беарнском, в новинку.

Марго не была бы самой собой, если б не пыталась вносить преобразований. Отсутствие роскоши в замках По и Нерака потрясло ее, а неумение беарнцев вести себя в обществе — огорчило. В этом она винила мужа, как-никак, он король и должен наставлять подданных. Им следует привить хорошие манеры. Указала ему, что, поскольку он ходит в грязной одежде и не принимает ванну, остальные ведут себя так же. Не подпускала его близко к себе, пока он не вымоет хотя бы ноги. После тех редких случаев, когда он проводил с ней ночи, Марго требовала, чтобы белье и драпировки отправили в стирку, а кровать опрыскали духами. Осуждала его манеру ласкать служанок.

Генрих отвечал ей смехом. Говорил, что если она приехала в Беарн с целью сделать из него жеманного француза, то лучше пусть едет обратно. Эта миссия обречена на неудачу.

— Но я заметил, что месье де Тюренн изменился после твоего приезда. Какое-то семя упало не на каменистую почву.

Муж раздражал ее, как всегда; но особых причин для недовольства им не было. Хоть он вел себя, как хотел, и о его связи с Дайеллой говорил весь двор, зато по крайней мере не мешал ее развлечениям.

В По, где царили более строгие нравы, чем в Нераке, у Марго нашлись суровые хулители; легкие осуждения могли только позабавить ее, но попытки заставить вести себя не так, как ей хочется, раздражали.

Переговоры Генриха с Екатериной продолжались больше года и наконец успешно завершились. Королеве-матери удалось добиться мира между сыном, королем Франции, и зятем, королем Наварры, поэтому причин задерживаться в Беарне не было; поскольку ей не терпелось увидеться с любимым сыном и вернуться к парижскому уюту, она объявила, что возвращается на север.

Екатерина вызвала Дайеллу и спросила, как у нее обстоят дела с королем, хотя знала это сама. Генрих был увлечен этой девочкой и очень не хотел расставаться с ней.