Книга Я медленно открыла эту дверь, страница 82 – Людмила Голубкина, Олег Дорман

Володя: Да.

Галя: Она говорила: боже, как мне стыдно. Это было рефреном последних ее лет: как мне стыдно. Мне так стыдно. Ей стыдно было быть просто человеком.

Саша: Тотальный самоконтроль – и вообще контроль. Помнишь, был период, я жила в ее квартире, а она жила здесь. Полгода это длилось.

Галя: Да, после операции.

Саша: Она мне звонила почти каждый день и давала указания. Сейчас четверг, ты должна отнести бельё в прачечную. Я говорю: «Мне нечего». – «Неважно. Возьми где-нибудь и отнеси».

Галя: И именно сегодня, не в другой день.

Саша: Завтра ты должна будешь полить цветы. А послезавтра стереть пыль. А послепослезавтра перестелить скатерть. Это были обязательные пункты, и даже если ее там не было, всё должно было происходить помимо неё.

Галя: Именно поэтому у мамы всегда были ежедневники.

Володя: Да. Исписанные вдоль и поперёк.

Алиса: Я вспоминаю: бабушка каждый день делала гимнастику. На даче, я хорошо помню. Но она никогда не разрешала нам на это смотреть. Уходите и закройте дверь. А если мы по утрам еще не проснулись – не разрешала поворачиваться.

Саша: Лежите к стенке.

Алиса: Это было обязательное – но никто не должен был это видеть.

Галя: Есть в этом что-то английское. Английский характер. Она не в той стране родилась.

Саша: И не в то время.

Володя: Да!

Галя: Ей нужно было… По складу характера она английский граф.

Саша: Но в нас не живет никакой обиды.

Все: Нет, вообще.

Саша: Мы как-то сразу признали, что… Как без красок нет картины, как без слов нет стихов, так без неё нет нашего кино. Мы как-то сразу понимали, что не имеем права эгоистично отнимать ее для себя.

Алиса: Мы с детства росли с этим ощущением.

Саша: С чувством, что мы – дети бога. И нам этого достаточно. Мы с Алисой так чувствовали еще до всяких слов. Вокруг неё была такая энергетика… которая как-то заменяла то, что в нашем понимании могло бы быть любовью бабушки. И эта компенсация очень удовлетворяла, мне кажется, нас всех. Абсолютно. Может быть, бабушка как бабушка не дала бы столько.

Алиса: У нас контрастные были бабушки. Была бабушка-пребабушка, папина мама, и бабушка, к которой мы относились с большим уважением, чуть ли не на «вы», и видели иногда, редко и очень радовались. И нам этого очень даже хватало.

Галя: А плюс ко всему надо отметить, что она всегда была очень честной. В отношении ко всем. Врала она плохо. Если случалось врать – получалось из рук вон.

Саша: Та любовь, которую к ней испытывали люди… Когда ты видишь это паломничество, когда нас знакомили с людьми, которые смотрели ей в рот, спрашивали совета, и ты, Алик, тоже в это число входил, мы с Алисой девочками от тебя балдели, и там была еще девушка, Алиса Хмельницкая…

Алиса: Вот такой нам пакет сладостей купила!

Саша: И вот эти люди, которые обожали бабушку, они нам тоже дарили свою любовь, потому что мы для них были – ого! – внучки Голубкиной.

Алиса: Да еще и прикольные.

Саша: Эти все люди, как части бабушки, додаривали нам любовь. Они все нас по чуть-чуть любили. Такая вот мозаика любви образовалась. И нам ее за глаза хватало. А бабушка сидела и раздавала, как будто… вайфай такой.

Даже сбежать иногда хотелось. Когда ты оказывался в замкнутом пространстве этой любви. Скажем, мы отдыхали в Болшево с Хржановскими, и там было еще много других бабушкиных знакомых, и мы пытались сбежать. Идем в столовую на общий обед и говорим: «Можно, мы не пойдём?» Потому что сейчас нас позовут за стол, сидеть надо ровно и принимать бесчисленных подходящих с этой любовью.

Алиса: Они нам всё время задавали странные, на мой взгляд, вопросы.

Саша: Да. По их мнению, мы должны были уже по факту рождения быть с ложечкой во рту, с хорошим мозгом в голове и с ходу отвечать на самые сложные вопросы. Мы пытались, конечно.

Алиса: Так же и в Доме кино, когда бабушка приводила нас на ёлку.

Саша: Ее обступали все, от вахтеров до людей из высоких кабинетов. И тут же к нам: «А что вы думаете о том-то и том-то?..» Приходилось выкручиваться.

Алиса: Такая у нас ёлочка была.

Саша: И ощущение, что ты внучка ого-го кого, даже еще толком не понимаешь, кого, оно очень…

Галя: …обязывало.

Саша: Я не про это. Я про достаточность любви. Этого было достаточно. Вот, поверни-ка голову. Алиса внешне очень похожа на бабушку.

Алиса: Мне кажется, я правда чем-то очень на неё похожа.

Саша: А у мамы, особенно когда она еще курила, обнаруживались бабушкины привычки. Она курила, уперев палец в щеку, как бабушка всегда делала, и в какой-то момент мама начала трепать себе ресницы, как это всегда делала бабушка в задумчивости.

Галя: А потом я курить бросила. Но кроме жестов… Это началось вот сейчас, после того как она ушла. Я вдруг почувствовала на себе ответственность. Что теперь, видимо, мне придется быть тем самым человеком, который за всем, блин, следит. Я начала родственников собирать. Надо тому позвонить, надо этому позвонить… Честно скажу: когда мама была жива, я это ненавидела. Я это и сейчас ненавижу! (Смеются.) Но я понимаю, что если не я, то кто. Ужас. Но в смысле свойств – нет: мы абсолютно разные.

Саша: Стихи.

Галя: Да. Разве что поэзия. Это единственное, что нас с мамой всегда…

Саша: Извини за грубость – но вот эта ваша с ней абсолютная убежденность, что надо впихнуть в детей стихи…

Галя: Это не убежденность.

Алиса: Это воспитание.

Галя: И не воспитание.

Саша: А мне кажется, воспитание.

Галя: Это другое. Понимаешь, когда ты любишь что-то и живешь этим, это непроизвольно происходит. Точно так же, как непроизвольно я начинаю цитировать стихи. Как бабушка. По любому поводу. Хочет вдруг прочитать стихи.

Володя: А я как раз не очень по этой части.

Галя: Вова – нет. Мама, которая была всегда погружена в поэзию и сама писала очень неплохие стихи, единственному человеку это передала. Мне.

Саша: Да. Потому что нас с Алиской она, к сожалению, ухитрилась от поэзии отвратить.

Галя: Вовка не любит поэзию. И Вовочка терпеть не может поэзию.

Саша: Мы с Алисой тоже.

Галя: И девчонки не любят.

Алиса: Бабушка просто пихала в нас стихи!

Саша: Причем ты ещё сама писала стихи, мам, а у меня вообще ноль. Ни одного в жизни стиха не написала.

Галя: А я первый написала в шесть лет. Вот тогда, кстати, мама мною очень гордилась. Помнишь, Вов, я написала стих, который назывался «О, сервиз, мой сервиз».