
Онлайн книга «Ганнибал. Восхождение»
Он подносит раскрытый блокнот к лицу мясника. На рисунке – голова Поля на блюде, к волосам прикреплен ярлык. На ярлыке надпись: "Поль Момун. Прекрасное мясо". В глазах у Поля начинает темнеть. Ганнибал взмахивает мечом, и на миг все перед Полем покосилось, но кровяное давление тут же упало и наступила тьма. В своей собственной тьме Ганнибал слышит голос Мики, вскрикнувшей, когда к нему направился черный лебедь, он произносит вслух: "О-о-ой, Анниба!" День угасал. Ганнибал оставался там еще долго, пока сгущались сумерки. Он сидел с закрытыми глазами, прислонившись к пню, на котором стояла голова Поля Момуна. Открыв глаза, он еще долгие минуты сидел не шевелясь. Наконец он поднялся и подошел к причалу. Кукан был сделан из тонкой цепочки, увидев ее, он потер шрам у себя на шее. Рыбы на кукане были еще живы. Он смачивал водой руки, прежде чем их коснуться, и отпустил их, одну за другой, приговаривая: "Уходи, уходи!", а потом забросил цепь далеко в реку. Он и сверчков выпустил. "Уходите! Уходите!" – говорил он им. Потом заглянул в брезентовую сумку, увидел большую выпотрошенную рыбину и почувствовал, как рождается аппетит. – Ум-м-м, – произнес он. – Вкусно! 22
Насильственная смерть Поля Момуна не стала трагедией для многих жителей деревни, где во время немецкой оккупации нацисты расстреляли мэра и нескольких членов деревенского совета в отместку за деятельность Сопротивления. Большая часть самого Поля лежала на оцинкованном столе в бальзамировочной похоронного бюро Роже, где мясник оказался следующим после графа Лектера. Уже спустились сумерки, когда к похоронному бюро подъехал черный "ситроен". Полицейский, дежуривший у входа, поспешил к машине – открыть дверь. – Добрый вечер, господин инспектор. Из машины вышел человек лет сорока, подтянутый, в хорошо сидевшем костюме. Он ответил на четкое приветствие полицейского дружеским кивком, обернулся к автомобилю и сказал водителю и другому полицейскому, сидевшему в машине сзади: – Отвезите чемоданы в участок. Инспектор нашел владельца похоронного бюро и комиссара полиции в бальзамировочной, полной разнообразных кранов, шлангов и – в шкафах за стеклянными дверцами – эмалированных сосудов с необходимыми для бальзамирования принадлежностями. При виде полицейского инспектора из Парижа лицо комиссара просветлело. – Инспектор Попиль! Я просто счастлив, что вы смогли приехать. Вы, разумеется, меня не помните, но я... Инспектор некоторое время пристально смотрел на комиссара. – Ну как же, конечно, помню. Комиссар Бальмэн. Вы доставили Дерэ в Нюрнберг и сидели позади него во время процесса. – А я видел, как вы выступали свидетелем на этом процессе. – Итак, что у нас здесь имеется? Лоран, помощник владельца похоронного бюро, снял покрывавшую труп простыню. Тело мясника Поля было все еще в одежде, его крест-накрест пересекали диагональные красные полосы там, где одежда не была насквозь пропитана кровью. Головы у него не было. – Поль Момун... или большая его часть, – сказал комиссар. – У вас его досье? Попиль кивнул: – Краткое и отвратительное. Он транспортировал евреев из Орлеана. – Инспектор задумчиво посмотрел на труп, обошел вокруг, приподнял руку Поля. Грубая татуировка теперь, на бледной коже, выглядела ярче. Попиль заговорил снова, тихо, словно разговаривал сам с собой: – У него на руках оборонительные травмы, но ссадинам на костяшках уже несколько дней. Он не так давно дрался. – И к тому же часто, – ответил Роже. Вмешался его помощник Лоран. – В прошлое воскресенье подрался в баре, выбил зубы одному мужчине и еще – женщине, – пропищал он и подергал головой, чтобы показать, с какой силой были нанесены удары, высокая прическа "помпадур" подпрыгивала на его маленькой голове. – Список, пожалуйста. Его недавних противников, – произнес инспектор Попиль. Он наклонился над трупом и принюхался. – Вы ничего не делали с его телом, господин Роже? – Нет, господин инспектор. Комиссар специально запретил мне это. Инспектор Попиль жестом подозвал его к бальзамировочному столу. Лоран тоже подошел. – Что это за запах? Похоже на то, чем вы здесь пользуетесь? – По-моему, пахнет цианидом, – заметил владелец похоронного бюро. – Значит, его сначала отравили! – Цианид пахнет жженым миндалем, – возразил Попиль. – Пахнет, как лекарство от зубной боли, – сказал Лоран, бессознательно потирая щеку. Роже повернулся к помощнику: – Ну и кретин! Где же ты увидел его зубы? – Да. Это – гвоздичное масло, – заключил инспектор Попиль. – Комиссар, можем мы вызвать аптекаря и проверить его регистрационные книги? * * * Под руководством шеф-повара Ганнибал запек великолепную рыбу с приправами, обваляв ее в бретонской морской соли прямо в чешуе; теперь он уже вынул ее из духовки. Солевая корка сломалась и отвалилась, как только повар постучал по ней тупой стороной ножа, с коркой вместе отошла и чешуя, и всю кухню заполнил замечательный аромат. – Смотри-ка, Ганнибал, – сказал шеф-повар. – Самые лучшие куски у рыбы – это щеки. Это относится и ко многим другим существам. Когда разделываешь рыбу за обедом, следует дать одну щеку мадам, а другую – почетному гостю. Но конечно, если ты раскладываешь ее по тарелкам здесь, на кухне, то обе щеки съедаешь сам. На кухне появился Серж – принес продукты с рынка. Он стал распаковывать их и раскладывать по местам. Следом за ним в кухню тихо вошла леди Мурасаки. – Я встретился с Лораном в баре "Petit Zinc" [23] , – сказал Серж. – Они так и не нашли проклятую голову этого урода-мясника. Лоран сказал, от трупа пахнет – только представьте себе! – гвоздичным маслом, которым зубы лечат. Он сказал... Ганнибал поспешил проводить леди Мурасаки и Сержа прочь из кухни. – Вам в самом деле надо бы что-то съесть, миледи. А эта рыба просто очень хороша, – сказал он. – А я принес с рынка персиковое мороженое, – добавил Серж. – Со свежими персиками. Леди Мурасаки долгий миг вглядывалась в глаза Ганнибала. Он улыбался ей, совершенно спокойный. – Персик! – произнес он. 23
Полночь; леди Мурасаки лежит в постели, в открытое окно легкий ветерок доносит аромат мимозы, цветущей внизу, в одном из уголков двора. Она откинула покрывала, чтобы ощутить прохладное дуновение на обнаженных руках и ногах. Глаза ее открыты, взгляд устремлен на неосвещенный потолок, она ощущает, даже слышит, как моргают ее веки. |