Книга Геморрой, или Двучлен Ньютона, страница 15 – Аль Джали

– Давайте я помогу вам, – улыбнулась Лиза, и эта сепаратная парочка прошествовала на кухню, даже не предложив мне помощь. А могли бы, ведь я был побитый джентльмен. Я протрусил в ванную, на ходу пнув мерзкого Лу. Обиженно тявкнув, тот протрусил на кухню.

Когда я присоединился к компании, Дед, очевидно, уже выслушавший рассказ Лизы о давешнем происшествии, посмотрел на меня с нежной гордостью, почти как в прежние времена. Но я не был готов к прощению, тем паче что не знал, к какой религии принадлежу. Дед стушевался и задал дурацкий вопрос:

– А чем вы занимаетесь?

– Работаю в музыкальной школе.

– Охренеть! – вырвалось у меня.

– Почему? – удивилась Лиза

– Я даже забыл, что есть такая профессия. Вокруг одни дизайнеры, менеджеры, адвокаты, финансисты, мерчендайзеры…

– Но ведь Алекс химик.

– Так ведь ему поздно переучиваться, – ехидно заметил я. Дед подобрался, он, как и я, не выносил, когда его загоняли в угол. А возраст – это единственный угол, из которого пространство не прорвать.

– Ты не прав, – ухмыльнулся он, – как декан факультета и секретарь Академии, я являюсь топ-менеджером.

– А ты чем занимаешься? – спросила Лиза, на лице которой читалось: «1:0» в пользу Деда.

– Официант, – буркнул я, – так что негоже мне со своим свиным рылом да в ваш калашный ряд.

Дед хотел что-то сказать, но Лиза улыбнулась, поблагодарила за чай и сказала, что ей пора. Старый ловелас, естественно, вызвался ее подвезти. Она, естественно, не стала отказываться, и вся троица покинула кухню. Я остался сидеть, злой как пес. Если бы Лу вернулся, я бы, ей-богу, с удовольствием полаялся с ним. Но вернулся Дед. Причем аж через час! Можно было не ломать голову, на что он его потратил.

– Что происходит? – спросил он тоном, каким не говорил со мной после седьмого класса, когда объявил, что я являюсь свободной и равноправной личностью.

– Чиво? – спросил я.

– Прекрати говорить на компьютерном жаргоне.

– Почему? – удивился я и сам ответил: – Потому что я из приличной семьи? Алекс (кстати, я впервые назвал Деда так и с удовольствием отметил, что он передернулся), а ведь из нас двоих ты куда более крутой пиарщик. Это ж надо суметь внушить всем, что наша аморальноприбабахнутая семейка – приличная. И ведь все верят.

– Ты похож на Швондера, – вдруг заявил Дед, – все время что-то вынюхиваешь. Что ты хочешь узнать? Кем был твой отец, я действительно не знаю. Может, и иудеем. Что это тебе дает или чего лишает? И почему это не трогало тебя в детстве, когда трогает нормальных детей, и волнует сейчас?

– Может, из-за детей. Моих.

Было видно, как у Деда трутся мозги, да так, что искры вот-вот заискрят. Похоже, он пришел в ужас от перспективы увидеть правнуков, которых он уже записал в очередной фамильный приблуд. Раньше я бы его успокоил, мол, имею в виду будущих детей. Но сейчас во власти мести я этого делать не стал. Встал, собираясь выйти, но он остановил меня.

– Раз тебе так понадобился скелет в шкафу, один могу тебе дать. Я не знаю, моя ли дочь твоя мать или… Мы тогда жили коммуной.

– Охренеть! – вырвалось у меня, когда челюсть вернулась на место. – А… а зачем ты тогда…

– Я любил ее мать, – ледяным тоном заявил Дед. – Что касается тебя, то твоя мать действительно была беременна. Правда, рожала в другом городе и к нам пришла уже с тобой. – Он направился к выходу из комнаты, но в дверях остановился и сказал: – А уж ее ли ты сын или тебя подменили… не знаю. Этот скелет в ее шкафу. Ищи там.

Он вышел, оставив меня в ярости. Нет, хуже! Я чувствовал себя жалким подкидышем. Со всех сторон мое происхождение было опорочено сексуальной революцией. Мало этого, так Дед, откинув свою рафинированность, решил принять мой вызов и отвечать адекватно. Или эквивалентно, все-таки он химик. Так он еще вздумал переиграть меня!

Я решил, что женюсь только на девице – в самом физиологическом смысле этого слова. А до этого отомщу Деду. Осталось совсем ничего – через два дня я узнаю результаты экспертизы, и тогда…

Идиот! Какой же я идиот! А если я не внук Деда, то какая же это месть?! Выходит, он кругом благородный – удочерил приблуд своей жены, вырастил эту шизофреничку, мою мадре, так еще и такого дегенерата, как я, пригрел на своей шее. Проклятая лестница Мебиуса! Вот оно как – я шел по одной поверхности вверх и оказался внизу другой, переходящей в первую. Как мне теперь вырваться из этого?! Я вдруг вспомнил, как мальчишкой, отдыхая летом в деревне, нашел оригинальный метод вывести из хаты муравьев. Нарисовал вареньем странную спиралевидную фигуру. Она начиналась на полу, по стене продолжалась до потолка и там завихрялась, не имея выхода. Муравьи стройными рядами ползли по сладкой дорожке вверх, попадали в капкан на потолке, кружили в его недрах до тех пор, пока один за другим не падали замертво. Я так и не понял, почему они не выходили из этого замкнутого пространства и просто не спускались вниз. Сейчас я был одним из этих муравьев, тупо идущим до конца. А в том, что результат экспертизы будет моим концом, я не сомневался.

* * *

Я подошел к столику и протянул меню. Обычно я разглядываю клиентов, по старой памяти продолжая строить психологические портреты. Но сегодня мне было не до того, завтра я должен был получить результаты генетической экспертизы, но до сих пор так и не решил, зачем мне это понадобилось и что с ними делать. Так что мое внимание было на нуле. Поэтому, услышав: «Какой карьерный рост!» – я даже не понял, что это относится ко мне, продолжая с тупым умилением ожидать заказа.

– Куку, Гриня, – донеслось до меня. Почему-то эта фраза вывела меня из внутреннего мира во внешний. И, как показало дальнейшее, весьма напрасно. Ко мне обращался Пимен – собственной персоной. Я еще не решил, как себя с ним вести, но его реакцию на мое предложение хорошо помнил. Поэтому, согнувшись в три лакейские погибели, прошелестел:

– Чего изволите, ваше сиятельство? Не угодно ли отведать осетра? Отменно изготовлен.

– Кончай придуриваться, – хмыкнул Пимен, – садись, есть дело.

– Не могу-с, не положено-с, я при исполнении. Так что не извольте гневаться.

Пимен гордо, словно демонстрируя свое чадо, посмотрел на одного из компании и развел руками:

– Ну, Гриша, я ж говорил тебе, что он придурок! Его Альбах к себе звал, а он здесь окантовался.

К нам подошел менеджер зала, видимо, мое затянувшееся присутствие возле стола таких персон показалось ему подозрительным.

– Все в порядке? – льстиво улыбаясь, спросил он. Я удивился тому, как он умудрился улыбаться так, что каждый из присутствующих относил эту улыбку именно к себе.

Разумеется, кроме меня.

– Да, – рубанул Пимен, – за исключением одного. Мне надо поговорить с этим… юношей, а он утверждает, что это не положено.