Онлайн книга «Порог»
|
Когда я вошла, мама только окликнула меня: это ты, дорогая? — и я сказала: да. Это было прошлой ночью. А теперь светло, и я вижу кровь. Он повернул ключ, и фары погасли, наступила полная темнота, и даже мотор молчал, и я сказала, Дики, нам бы лучше поехать домой, и там, ах, там голубая сойка так раскричалась, но было так далеко от солнечного света… И так темно. Пожалуйста, уходи! О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уходи, оставь меня, оставь! Пожалуйста, прекрати. Это кровотечение началось с маленького пятнышка, но теперь кровь будет течь изо всех моих пор, из пальцев ног и рук, и будет оставлять пятна на одежде, на простынях… Кровавые пятна засыхают и становятся твердыми и коричневыми, как та ядовитая ржавчина. И я вся пропахла тем отвратительным запахом, но не осмеливаюсь даже вымыться. Я не должна мыться. Ведь вода такая чистая. А если я помоюсь, вода тоже станет красно-коричневой и будет пахнуть так же, как я. Из-за меня чистая вода станет вонять. Нет, хорошие девочки так не выражаются, сказала мисс Элцер, но я, но я, ах… но я не, я не хоро… Что же я натворила? Что со мной? Это я виновата в том, что со мной случилось. Именно это я и натворила. Хорошие девочки так не… Но я тогда очень удивилась и сказала: "Как, ведь это же был поворот на Клэтсэнд, Дики?" Дики Хэмблтон — студент колледжа. Он уезжал учиться в Калифорнию, в колледж, и снова вернется сюда этой осенью. Я влюблена в него. Мы просто должны были влюбиться друг в друга. Он сказал: "Ну, малышка Лили!.." Так нежно сказал, увидев, как я вхожу в гостиную в своем новом платье, сшитом специально для этой вечеринки. Малышка Лили… Так нежно… Дороти с вечеринки ушла. Она подошла ко мне и сказала, что уходит, но ее Джо Секетт должен был отвезти, а я была с Дики, как же я могла с ней уехать? Она сказала еще, что Марджори заметила, как мальчишки все время бегали к машине Дэнни Бекберга, и у него там контрабандная выпивка, и они все много пили, и она видела среди них Дики Хэмблтона. Но я все равно осталась ждать Дики; я думала, он вернется и мы снова будем танцевать. Я должна была дождаться его. Я должна быть в кого-нибудь влюбленной. Все это сейчас кажется таким крошечным, далеким и светлым — оно там, на другом конце длинной-длинной дороги, и оркестр, и танцующие пары, и волшебные фонарики, и другие девушки. Дики вернулся. Пойдем, пойдем, Лили, сейчас мы поедем в лес на пикник. Но ведь ночь, сказала я и засмеялась. Я хотела танцевать, я так люблю танцевать! У меня была такая хорошенькая беленькая юбочка, и она вся сверкала в волшебном свете фонариков, когда Дики кружил меня в танце… Мои беленькие туфельки валялись на полу автомобиля… Но те ангелы склонялись со своих огромных деревьев и кровоточили темнотой, и кровь их пахла железом, как железная решетка, как железный брусок… Ох! О, перестань! Перестань! Перестань! Перестань! Перестань! Перестань! Перестань! Перестань! Сан-Франциско, лето 1914-го Летний туман опустился на море. Щупальца тумана Дотянулись до голых холмов, потом он, собравшись с силой, двинулся через Золотые Ворота, стирая острова в заливе, корабли на воде, темные силуэты гор. Огни просвечивали сквозь туман на едва видимых изгибах восточного берега, точно драгоценные камни, разбросанные у подножия гор, вершины которых отчетливо виднелись на фоне сине-зеленого неба. Какой-то паром, вплывающий, казалось, прямо в украшенное башнями здание у начала Маркет-стрит, качался, точно зачарованный, над сумеречной водой. Мужчина и женщина, одетая в вечернее платье, вышли из дверей отеля "Алта Калифорния" и некоторое время постояли на крыльце. Уличные фонари и сияющие огнями окна отеля у них за спиной разбивали сумерки на четкие сияния и тени. Глядя на улицу, полную звуков — человеческих голосов, стука лошадиных подков, грохота высоких легких повозок, — женщина глубоко вздохнула и плотнее закуталась в белую шелковую шаль. Мужчина повернулся к ней, улыбнулся и спросил: — Ну что, пройдемся пешком? Она кивнула. Какой-то клерк выбежал из отеля и почтительно, но настойчиво окликнул мужчину: — Мистер Херн, сэр! Из Чикаго телеграмма пришла… Лафайет Херн обернулся и что-то у него спросил. Джейн Херн стояла спокойно, легко придерживая рукой белую шаль с бахромой и отлично сознавая, как элегантно выглядят и она сама, и ее муж, весь в черном, изящный, стройный; она слушала его тихий голос и думала о том, что будто специально позирует для кого-то, стоя на широких низких ступенях крыльца — в стороне ото всех, прекрасная и одинокая, как морская птица на просторном берегу, глядящая во тьму океана. Он твердо взял ее под руку — жестом собственника, — и она покорно пошла рядом с ним, свободной рукой чуть приподнимая подол юбки, чтобы не споткнуться, сходя с крыльца на тротуар; потом она снова подобрала юбку — когда они переходили через улицу, заваленную конским навозом и соломой, в свете уличных и каретных фонарей. С моря дул прохладный и довольно сильный ветер, пронося мимо них легкие клочья тумана. — Ты не замерзла? — Нет. Она отвернулась от него, заглядывая в витрину ювелирного магазина, мимо которого они проходили: черные бархатные гнезда и подставки из атласа были пусты — все украшения уже вынули и убрали на ночь. Лафайет сказал сухо, словно ему было неприятно, что она отвлеклась и рассматривает какую-то витрину: — Я подумал о том, что ты сказала. — Да, ну и что? — промолвила она, глядя прямо перед собой и стараясь идти с ним в ногу, хотя узкая юбка облегающего вечернего платья несколько затрудняла шаг. — Я решил, что тебе действительно следует уехать к матери, как ты и хотела. Вместе с Лили, конечно. До конца июля и на весь август. А впрочем, когда захочешь. А я, если смогу, приеду к вам в сентябре, дня на два, и тогда обратно мы вернемся вместе. Я очень много работал в последнее время, Джейн, и мои заботы, к сожалению, не позволяют мне уделять вам достаточно внимания, идти навстречу твоим желаниям… — Или моим заботам, — сказала она, улыбаясь. Он нетерпеливо, но сдержанно мотнул головой и некоторое время шел молча; потом сказал: — Ты ведь давно хотела съездить к матери. И я действительно вел себя как последний эгоист, заставляя тебя сидеть здесь, со мной. — Ты попросил меня остаться, и я осталась. Ты меня не заставлял. — Неужели это обязательно — играть словами? Все наши ссоры начинались именно с этого. Ты ведь хотела, чтобы я признался в том, что был эгоистом? Я признаюсь: да, был. Извини. И теперь я предлагаю тебе поехать к твоей маме, когда ты сама этого захочешь. Они прошли еще немного вперед, она молчала, и он искоса посмотрел на нее. — Разве ты не говорила, что хочешь к ней съездить? — снова спросил он. — Говорила. Спасибо. Он теснее прижал к себе ее локоть, испытывая явное облегчение, и начал рассказывать о чем-то, но она не то недоверчиво фыркнула, не то усмехнулась. |