Онлайн книга «Ихтис»
|
Телефон выскальзывал из взмокшей ладони, пальцы едва попадали по кнопкам, набирая номер. Павел почему-то думал, что после бессонной ночи трубку никто не возьмет, но Софья ответила после второго же гудка. – Сокучился, Верницкий? – ее хрипловатый голос точно бросил Павлу спасительную веревку, и он ухватился за нее, пытаясь удержаться на плаву и не утонуть с головой в водовороте безумия. – Скажи, – быстро проговорил он, – та пленка… помнишь? С обрядом экзорцизма… якобы переданная съемочной группе… – Почему якобы? Действительно сняли на простенькую видеокамеру и передали по моей личной просьбе. – Так обряд настоящий? – Самый что ни на есть, – подтвердила Софья. – Что тебя беспокоит, Верницкий? Павел прикрыл глаза. Страх обжигал ледяными прикосновениями, в ушах шумело, и когда он ответил, голос звучал глухо, будто из-под воды: – Помнишь, как звали ту девушку? – Это конфиденциальная информация. – И все же? – Мм… может, снова баш на баш? Я тебе имя девушки, а ты… – У меня нет времени торговаться! – закричал Павел. Пузырь терпения, долго надувавшийся в груди, наконец, лопнул, обдав его колкими брызгами и вонью болота. – Меня подозревают в убийстве! Едва не сожгли заживо, а скоро сведут с ума! – он со свистом втянул воздух носом и зло глянул на проходящую мимо бабку. Бабка перекрестилась и заковыляла быстрее. Павел сложил ладонь лодочкой над динамиком и заговорил тише: – Мы ведь заключили сделку, так? Скажи мне имя! Уж не Акулина Черных? – Нет, не Акулина, – к его разочарованию ответила Софья. – Это Меркушева Ольга, дочь одного новоплисского чиновника. Правда, сильно сомневаюсь, что она действительно одержимая. У девчонки на почве наркоты поехала крыша, но отчаявшийся родитель во что только не поверит, верно? – Верно, – ответил Павел и прикрыл глаза. Адреналин подхлестывал волнами, дышалось тяжело, до покалывания в легких. – Ир, ты сможешь найти мне кое-что? – Софья, – поправили на том конце. – Какая тема интересует? – Одержимость, – проговорил Павел. – Как проявляется, от чего возникает и чем лечится. – Помедленнее, я записываю. Отзвонюсь, товарищ командир. И поаккуратнее там, не то и тебя подлечить придется. Потом нажала отбой. В церковь Павел заходил с опаской, но судороги не начались, и не появилось неудержимого желания выкрикивать ругань и богохульства, разве что нога напомнила о себе постреливающей болью. Подтверждает ли это, что Павел никакой не одержимый? На всякий случай, он встал поближе к выходу, цепко осматривая немногочисленных прихожан, основной костяк которых составляли старики. Некоторые держали за руки совсем маленьких внучат, подводили к иконам и объясняли: – Это вот Николай Чудотворец, Коленька, твой небесный покровитель. Ты его поцелуй и свечечку ему поставь, да и попроси, чтобы здоровенький был, и чтобы бабушка твоя здоровенькая была, и мама… Коленька послушно целовал темный лик, прикрытый стеклом, ставил в подсвечник уже подплавленную в ладошках свечку и повторял непонятные ему молитвы. Павел угрюмо следил и теребил верхнюю пуговицу рубашки, пытаясь через ткань нащупать крестик и не сразу вспомнив, что крестик он снял после смерти бабушки и никогда больше не носил, так и лежал в альбоме с фотографией мертвого брата, потемневший от времени и не нужный. Отец Спиридон начал литию, и под сводами загремело раскатистое: – Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечна-аго преставившегося раба Твоего Захария, яко Благ и Человеколюбец, отпущай грехи и потребля-яй неправды, осла-аби и прости вся вольная его согреше-ения и невольна-ая… Белая фигура на фоне траурно темных проявилась, как росчерк мела на грифельной доске. Те, кто стоял поближе к выходу, отодвинулись разом, будто их смыло волной. Только Павел остался на месте. Да еще женщина в длинном белом сарафане, подпоясанном красным кушаком. Встретившись с ним взглядом, женщина вспыхнула, глаза блеснули живым огнем, она что-то шевельнула губами и вытолкнула из-за спины щуплого подростка в отцовской куртке. Мальчишка как послушная кукла шагнул вперед. Руки тонули в рукавах, подбородок касался груди и лохмы почти полностью закрывали лицо, но Павел все равно заметил, какое оно иссохшее и бледное. «Точно у мертвеца», – пришло на ум, а отец Спиридон тут же отозвался с амвона: – …даруй ему причастие и наслажде-ение вечных Твоих благих, угото-ованных любящим Тя-а… И женщина в белом сарафане приподняла мальчику голову и робко прикоснулась сложенными в щепоть пальцами сначала к его лбу, потом к плечам и груди. Вот тогда Павел узнал… – Евсей? – тихонько позвал он. Женщина дернулась, точно ее хлестнули по пояснице, в глазах промелькнул страх. – Это ведь Евсей, правильно? – шепотом повторил Павел и придвинулся на шаг. Женщина, напротив, отодвинулась, а подросток остался стоять, безучастный ко всему, ссутуленный и тихий. – Мальчик, который едва не утонул… – Уто… нул, – эхом отозвалась женщина и задрожала мелко-мелко, как в ознобе. – Ты Един еси-и кроме всяка-аго греха, и правда Твоя во ве-еки-и! Последнее слово проглотил грохот настежь распахнувшихся дверей. Сквозняком переворошило воронье гнездо на голове подростка, подняло Павлу воротник, тронуло пламя свечей и некоторые, дрогнув, погасли. Серый прямоугольник дверного проема заслонила горбатая тень, из-под тяжелых надбровных дуг полоснул колючий взгляд. – Зиновья! – сдерживая ярость, произнес Черный Игумен. – На выход немедля! Старухи, стоящие впереди Павла, обернулись и закрестились, разевая сморщенные рты. Женщина затряслась, заюлила глазами, точно ища поддержки. Но немногочисленные мужики, стоявшие у икон, только хмурили брови и с места не шевелились. Не шевелился и пацан: все так же болтались пустые рукава, глаза не двигались, между полуоткрытыми губами протянулась ниточка слюны. – …и Тебе славу возсыла-аем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно-о и во веки веко-в… – на одном дыхании закончил отец Спиридон. Черный Игумен протянул руку и схватил женщину за плечо. Та вздрогнула, но не издала ни звука. – Идем, – повторил Степан. – И сына забери. Женщина взяла мальчишку за рукав, молча подтолкнула к выходу. Павел скользнул взглядом по прихожанам: мужчины отвели глаза, старухи уткнулись в пол и жевали губами, маленький мальчик тихонько заплакал, но его тут же прижала к себе мать. Потом с амвона раздался грохочущий голос священника: – Неправославные! Покиньте храм Божий! Снова хлопнули двери, от потухших свечей потянулся тонкий серый дымок, а перед глазами Павла все еще маячило бледное лицо мальчишки с ввалившимися щеками и безучастным взглядом. Так смотрел на него Андрей в заброшенной церкви. |