Онлайн книга «Луиза Сан-Феличе. Книга 2»
Но то, что сокрушило бы любой другой банкирский дом, не поколебало положения дома Беккеров. — Дорогой Шперлинг, — обратился Симоне к главному счетоводу, — чтобы покрыть счета кредиторов, немедленно приготовьте переводные векселя на дебиторов нашего банка на такую же сумму. Эти переводные векселя вы передадите Андреа, а он их подпишет, поскольку имеет право подписи. Главный счетовод вышел, чтобы исполнить приказ. — Должен ли я отнести письмо князю ди Тарсиа немедленно? — спросил Клагман. — Да, идите и возвращайтесь как можно скорее. А по дороге постарайтесь разузнать что-нибудь о Спронио. Отец и сын остались одни: отец в своем кабинете, сын в кассе. — Я думаю, отец, — сказал Андреа, — что хорошо было бы заготовить циркуляр, оповещающий о ликвидации нашего банка. — Я как раз собирался сказать тебе это, мой мальчик. Набросай циркуляр. С него снимут столько копий, сколько потребуется, а еще лучше, его напечатают, так что тебе придется поставить свою подпись только один раз. — Экономия времени. Вы правы, отец, у нас его осталось не так уж много. И Андреа написал следующий циркуляр: «Владельцы банкирского дома Симоне и Андреа Беккеры из Неаполя имеют честь предупредить всех лиц, с коими они состоят в деловых отношениях, в частности тех, кто мог бы предъявить им какие-нибудь долговые требования, что вследствие смертного приговора владельцам банка вышеназванный банк начнет ликвидацию дел с завтрашнего дня, 13 июня, то есть со дня их казни. Срок ликвидации определен в один месяц. Выплаты будут производиться безотлагательно. Неаполь, 12 июня 1799 года». Составив циркуляр, Андреа Беккер прочитал его отцу и спросил, не считает ли он нужным что-либо добавить или убавить. — Остается только подписать, — хладнокровно отвечал отец. И поскольку, как было уже сказано, Андреа Беккер имел право подписи, он подписал бумагу. Симоне Беккер позвонил; в дверях кабинета показался клерк. — Пройдите к моему сыну, — приказал Симоне, — возьмите у него циркуляр и отнесите в типографию. Это необходимо напечатать как можно скорее. Двое осужденных снова остались наедине. — Отец, — сказал Андреа, — наш актив составляет один миллион двести пятьдесят девять тысяч четыреста семьдесят пять дукатов. Что вы намереваетесь с ними делать? Будьте добры дать мне указания, я их выполню. — Я думаю, друг мой, что прежде всего мы должны позаботиться о тех, кто добросовестно служил нам во времена нашего процветания и остался верен нам в несчастье. Ты ведь сказал, что мы достаточно богаты, чтобы не экономить на благодарности. Но как доказать, что это не пустые слова? — Очень просто, отец: сохранив им пожизненное жалованье. — Я бы хотел сделать больше, Андреа. У нас в подчинении восемнадцать человек, считая банковских служащих и домашних слуг; общая сумма их жалованья, от самого большого до самого малого, составляет десять тысяч. Десять тысяч дукатов — это рента от капитала в двести тысяч дукатов. За вычетом двухсот тысяч дукатов нам остается еще один миллион пятьдесят девять тысяч четыреста семь-десять пять дукатов, сумма довольно значительная. Так вот мое предложение: пусть после ликвидации, которая продолжится месяц, каждый из наших служащих или наших слуг получит не ренту, а капитал, из которого исчислялось его жалованье или содержание. Как ты на это смотришь? — Отец, вы сама щедрость, а я только ее тень. Но вот что я хочу добавить: в наше время, когда происходит революция, никто не может отвечать за завтрашний день. Наш дом может быть разграблен или сожжен, как знать? У нас в кассе имеются наличными четыреста тысяч дукатов; выплатим сегодня же тем, кого оставляем после себя, те деньги, которые они могли бы получить по завещанию лишь после нашей смерти. Голоса этих людей благословят нас, вознесут молитву за нас, а в нашем положении это будет нам самой лучшей поддержкой перед лицом Господним. — Да будет так. Приготовь для Клагмана ордер на выплату сегодняшним днем всем лицам, имеющим на это право, двухсот тысяч дукатов и двойного жалованья за тот месяц, что им еще осталось работать на нас. — Ордер подписан, отец. — А теперь вот что, дружок. Каждый из нас хранит в сердце воспоминания, тайные, но благоговейные. Эти воспоминания налагают на нас определенные обязательства. Ты моложе меня, у тебя их должно быть больше, ибо многие из моих воспоминаний уже угасли. Я возьму себе сто тысяч из того миллиона пятидесяти девяти тысяч четырехсот семидесяти пяти дукатов, которые нам остались, а тебе оставлю двести; каждый истратит эту сумму как считает нужным, не отчитываясь в ней. — Спасибо, отец. Остается еще семьсот пятьдесят девять тысяч четыреста семьдесят пять дукатов. — Если хочешь, оставим по сто тысяч дукатов каждому из трех благотворительных учреждений Неаполя: приюту для подкидышей, госпиталю для неизлечимо больных и приюту Неимущих. — Решено, отец. Остается четыреста пятьдесят девять тысяч четыреста семьдесят пять дукатов. — Их естественный наследник — наш родственник Моисей Беккер из Франкфурта. — Но он богаче нас, отец, он постыдится принять такое наследство от родственников. — А как же, по-твоему, распорядиться этой суммой? — Не мне давать вам советы, отец, когда речь идет о философии и человечности. Скоро начнется сражение; прежде чем Неаполь будет взят, с обеих сторон окажутся убитые. Вы ненавидите врагов, отец? — Я ни к кому не питаю ненависти, сын мой. — Вот одно из спасительных воздействий близкой смерти, — вполголоса, как бы говоря с самим собой, произнес Андреа. Потом он прибавил громко: — А что, отец, если бы мы отставили эту сумму (за вычетом расходов, связанных с ликвидацией) вдовам и сиротам — жертвам гражданской войны, к какой бы партии они ни принадлежали? Не ответив, старик поднялся со стула, прошел в комнату сына и со слезами обнял его. — Кому же ты поручишь распределение этих денег? — Вы можете назвать кого-нибудь, отец? — Нет, мой мальчик. А ты? — Я знаю одно святое создание: это супруга кавалера Сан Феличе. — Та, что донесла на нас? — Отец, я долго размышлял. Ночи напролет я взывал к своему сердцу и разуму, ища разгадку этой ужасной тайны. Отец, я убежден, что Луиза невиновна. — Пусть так, — отвечал старый Симоне. — Если она невиновна, твой выбор достоин ее; если виновна, я присоединю свое прощение к твоему. На сей раз сын бросился на шею отцу и прижал его к своему сердцу. |