Книга Луиза Сан-Феличе. Книга 2, страница 223 – Александр Дюма

То был граф ди Руво.

— Наконец-то, — проговорил он, увидев, что маэстро Донато и его помощники покончили с последним телом. — Надеюсь, теперь подошла и моя очередь?

— О, будь спокоен, — ответил маэстро Донато, — я не заставлю тебя долго ждать.

— Вот как! Сдается мне, что, если я попрошу об одной милости, мне в ней не откажут.

— Как знать? Проси.

— Так вот, я желаю быть казненным лежа на спине: хочу видеть, как нож гильотины упадет мне на шею.

Маэстро Донато взглянул на судебного пристава, тот знаком показал, что не видит препятствий к исполнению этого желания.

— Будет сделано, как ты хочешь, — сказал палач. Тогда Этторе Карафа живо взбежал по ступенькам эшафота и сам лег на помост лицом к небу.

В таком положении его связали и подтолкнули под висящий топор.

Палач, может быть слегка удивленный таким неукротимым мужеством, медлил с исполнением своей ужасной обязанности, и Карафа закричал:

— Taglia dunque, per Dio! 76 В то же мгновение роковой топор упал, и голова Этторе

Карафы покатилась по помосту.

Но отвратим взор от этого поля мерзкой бойни, носящего имя Неаполь, и заглянем в другой уголок королевства.

Три месяца прошло после описанных событий. Многое изменилось в Неаполе, покинутом английским флотом и Руффо, который распустил свою армию, сложил с себя власть и отправился в Венецию как простой кардинал, чтобы принять участие в конклаве, собранном для выборов преемника папы Пия VI.

Одно из главных изменений состояло в том, что вице-королем Неаполя был назначен князь де Кассеро Стателла, а маркиз Маласпина — его личным секретарем.

Восстановление на престоле короля Фердинанда было отныне упрочено, Рим отвоеван, и во все стороны посыпались награды.

Нельсону невозможно было дать больше того, что было уже им получено: он был обладателем шпаги Филиппа V, носил титул герцога Бронте, получал со своих герцогских владений семьдесят пять тысяч ливров ренты.

Кардиналу Руффо дарована была пожизненная рента в пятнадцать тысяч дукатов (шестьдесят пять тысяч франков), получаемая из доходов от Сан Джорджо ла Молара, родового владения князей де ла Ричча, которое перешло к правительству за отсутствием наследников.

Герцог Баранелло, старший брат кардинала, получил аббатство святой Софии в Беневенто, одно из богатейших в королевстве.

Франческо Руффо, в свое время назначенный братом на пост военного инспектора, — тот самый, которого Нельсон, как мы видели, отправил в Палермо ко двору то ли послом, то ли заложником, — удостоился пожизненной пенсии в три тысячи дукатов.

Генерал Мишеру был возведен в ранг маршала и занял ответственный дипломатический пост.

Де Чезари, мнимый герцог Калабрийский, получил ренту в три тысячи дукатов и чин генерала.

Фра Дьяволо был удостоен чина полковника и титула герцога Кассано.

Наконец, Пронио, Маммоне и Шьярпа были возведены в полковники и бароны, с пенсиями и землями, и награждены Константиновскими орденами Святого Георгия.

Сверх того, для вознаграждения сугубо отличившихся во время последних событий учредили орден Святого Фердинанда «За заслуги», с девизом: «Fidei et Merito» 77 .

Первым его удостоился Нельсон: как еретику, ему нельзя было пожаловать орден Святого Януария, высшую государственную награду.

В конце концов, наградив всех, Фердинанд счел справедливым почтить и самого себя.

Он вызвал из Рима Канову и… — право же, это так странно, и мы боимся, что нам не поверят! — заказал ему свою собственную статую в виде Минервы!

Целых шестьдесят лет можно было видеть этот огромный нелепый монумент в нише над первыми ступенями парадной лестницы Бурбонского музея, он и поныне стоял бы там, если бы в бытность мою почетным директором изящных искусств я не велел убрать его — не потому, что он в комическом виде изображал Фердинанда, а потому, что это творение недостойно величайшего скульптора Италии и служит доказательством того, как низко может пасть резец художника, никогда бы не согласившегося продавать свой талант, создавая подобные карикатуры, если бы он сохранял хоть какое-то уважение к себе.

Монархия вступила в благодатную пору своего существования, и вот прекрасная меланхолическая эрцгерцогиня, та самая, что уже встречалась нам на королевской галере вскоре после рождения дочери, которой суждено было в один прекрасный день стать герцогиней Беррийской, — эрцгерцогиня в марте или апреле 1800 года снова ожидала ребенка! Она благополучно доносила его до девятого месяца, невзирая на все описанные нами бурные события, и в Палермо ожидали ее разрешения от бремени (в особенности если бы она родила мальчика), чтобы затеять ряд празднеств, достойных столь счастливого повода.

Не во дворце, не среди шелков и бархата, а в темнице, на охапке соломы другая женщина тоже ждала разрешения от бремени, рокового разрешения, сулившего ей смерть.

То была несчастная Луиза Молина Сан Феличе. После того как муж объявил о ее беременности, она по приказу короля Фердинанда, озверевшего от жажды мести, была препровождена в Палермо и подверглась осмотру консилиума врачей, подтвердившего ее состояние.

Но беспощадный король заподозрил заговор, порожденный жалостью: он вызвал собственного своего хирурга Антонио Виллари и велел ему под страхом самого сурового наказания доложить об истинном положении узницы.

Антонио Виллари, как и другие, признал беременность и поклялся в этом королю своей душой и совестью. Тогда король начал выпытывать, каков срок беременности, чтобы узнать, когда можно ожидать родов, чтобы наконец отдать Луизу в руки палача.

Как удачно, что ее уже судили и приговорили к смерти: в тот самый день, как охраняющее ее дитя выйдет из чрева матери, можно будет казнить ее без дальнейших проволочек.

Фердинанд приставил к узнице своего личного врача Антонио Виллари, обязанного известить короля первым (и только его одного!) о начале родов, чтобы никто не мог помешать королевской мести.

Роды принцессы должны были дать престолу наследника, роды осужденной — доставить жертву палачу; оба события ожидались через несколько недель, но первой предстояло разрешиться принцессе.

Именно на этом обстоятельстве основывал свою последнюю надежду кавалер Сан Феличе.

После того как он выполнил в Неаполе миссию милосердия, после того как заявлением в трибунале и подчеркнутым уважением к жене спас ее честь, кавалер Сан Феличе вернулся в Палермо и занял обычное свое место при герцоге Калабрийском, жившем в сенатском дворце.