
Онлайн книга «Отверженные. Том I»
— В «Спелой айве». — Пошел к черту! — буркнул могильщик и сбросил землю с лопаты в могилу. Гроб ответил глухим звуком. Фошлеван почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и что он сам готов упасть в могилу. Он крикнул сдавленным, хриплым голосом: — Скорей, приятель, пока «Спелая айва» еще не закрыта! Могильщик набрал еще на одну лопату земли. Фошлеван продолжал. — Я плачу! — повторил Фошлеван и схватил могильщика за локоть. — Послушай, приятель! Я монастырский могильщик, я пришел тебе подсобить. Это дело можно сделать и ночью. А сначала пойдем выпьем по стаканчику. Продолжая говорить, продолжая упорно, безнадежно настаивать, он в то же время мрачно раздумывал: «А вдруг он выпьет да не охмелеет?» — Если вам так хочется, провинциал, я согласен, — сказал могильщик. — Выпьем. Но после работы, не раньше. С этими словами он взялся за лопату. Фошлеван удержал его. — Это аржантейльское вино, — по шесть су! — Ах вы, звонарь! — сказал могильщик. — Динь-дон, динь-дон, только это вы и знаете. Пойдите прогуляйтесь. И опять сбросил с лопаты землю. Фошлеван сам не понимал, что говорит. — Да идемте же выпьем! — крикнул он, — Ведь платить-то буду я! — После того как уложим ребенка спать, — сказал могильщик и в третий раз сбросил с лопаты землю. — Видите ли, ночью будет холодно, — воткнув лопату в землю, добавил он, — и покойница начнет звать нас, если мы оставим ее без одеяла. Тут могильщик, набирая землю лопатой, нагнулся и карман его блузы оттопырился. Блуждающий взгляд Фошлевана упал на этот карман и задержался на нем. Солнце еще не скрылось за горизонтом; в глубине кармана можно было разглядеть что-то белое. Глаза Фошлевана блеснули с яркостью, удивительной для пикардийского крестьянина. Его вдруг осенило. Осторожно, чтобы не заметил могильщик, он запустил сзади руку к нему в карман и вытащил белый предмет. Могильщик в четвертый раз сбросил с лопаты в могилу землю. Когда он обернулся, чтобы набрать пятую лопату, Фошлеван с самым невозмутимым видом сказал: — Кстати, новичок, а пропуск при тебе? Могильщик приостановился. — Какой пропуск? — Да ведь солнце-то заходит! — Ну и хорошо, пусть напяливает на себя ночной колпак. — Сейчас запрут кладбищенские ворота. — И что же дальше? — А пропуск при тебе? — Ах, пропуск! Могильщик стал шарить в кармане. Обшарив один карман, он принялся за другой. Затем перешел к жилетным карманам, обследовал один, вывернул второй. — Нет, — сказал он, — у меня нет пропуска… Должно быть, забыл его дома. — Пятнадцать франков штрафу, — заметил Фошлеван. Могильщик позеленел. Зеленоватый оттенок означает бледность у людей с землистым цветом лица. — А, разрази их господь! — воскликнул он. — Пятнадцать франков штрафу! — Три монеты по сто су, — пояснил Фошлеван. Могильщик выронил лопату. Теперь настал черед Фошлевана. — Ну, ну, юнец, — сказал Фошлеван, — не горюйте. Из-за этого самоубийством не кончают, даже если готовая могила под боком. Пятнадцать франков — это всего-навсего пятнадцать франков, а кроме того, можно их и не платить. Я стреляный воробей, а вы еще желторотый. Мне тут прекрасно известны все ходы, выходы, приходы, уходы. Я дам вам дружеский совет. Ясно одно; солнце заходит, оно уже достигло купола Инвалидов, через пять минут кладбище закроют. — Это верно, — согласился могильщик. — За пять минут вы не успеете засыпать могилу, она чертовски глубокая, эта могила, и не успеете выйти до того, как запрут кладбище. — Правильно. — В таком случае с вас пятнадцать франков штрафу. — Пятнадцать франков! — Но время еще есть… Вы где живете? — В двух шагах от заставы. Четверть часа ходьбы отсюда. Улица Вожирар, номер восемьдесят семь. — Время у вас еще есть, если только вы возьмете ноги в руки и уйдете отсюда немедленно. — Это верно. — Как только вы окажетесь за воротами, мчитесь домой, берите пропуск, бегите обратно, сторож вас впустит. А раз у вас будет пропуск, платить не придется. И тогда уже вы зароете покойника. А я пока что постерегу его, чтобы он не сбежал. — Я обязан вам жизнью, провинциал! — А ну, живо! — скомандовал Фошлеван. Вне себя от радости могильщик потряс ему руку и пустился бежать. Когда он скрылся среди деревьев и шаги его замерли, Фошлеван нагнулся над могилой и сказал вполголоса: — Дядюшка Мадлен! Никакого ответа. Фошлеван вздрогнул. Он не слез, а скатился в могилу, припал к изголовью гроба и крикнул: — Вы здесь? В гробу царила тишина. Фошлеван, еле переводя дух — так его трясло, вынул из кармана долото и молоток и оторвал у крышки гроба верхнюю доску. В сумеречном свете он увидел лицо Жана Вальжана, бледное, с закрытыми глазами. У Фошлевана волосы встали дыбом. Он поднялся, но вдруг, едва не упав на гроб, осел, привалившись к внутренней стенке могилы. Он взглянул на Жана Вальжана. Жан Вальжан, мертвенно-бледный, лежал неподвижно. Фошлеван тихо, точно вздохнув, прошептал: — Он умер! Снова выпрямившись, он с такой яростью скрестил на груди руки, что сжатые кулаки ударили его по плечам. — Так вот как я спас его! — вскричал он. Бедняга, всхлипывая, заговорил сам с собой. Принято думать, что монолог несвойствен человеческой природе, — это неверно. Сильное волнение нередко заявляет о себе во всеуслышание. — В этом виноват дядюшка Метьен, — причитал он. — Ну с какой стати этот дуралей умер? Зачем понадобилось ему околевать, когда никто этого не ожидал? Это он уморил господина Мадлена. Дядюшка Медлен! Вон он лежит в гробу! Он достиг всего. Кончено! Ну разве во всем этом есть какой-нибудь смысл? Господи боже! Он умер! А его малютка? Что мне с ней делать? Что скажет торговка фруктами? Чтобы такой человек и так умер! Господи, да разве это возможно? Только подумать, что он подлез под мою телегу! Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Ей-богу, он задохся, я говорил ведь! Он не хотел мне верить. Нечего сказать, хороша шуточка ради конца! Он умер, такой славный человек, самый добрый из всех божьих людей. А его малютка! Ах! Во-первых, я не вернусь туда. Я останусь здесь. Отколоть такую штуку! И ведь надо же было старым людям дожить до таких лет, чтобы оказаться старыми дураками! Как же это он все-таки попал в монастырь? С этого все и началось. Нельзя проделывать такие вещи. Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Мадлен! Господин Мадлен! Господин мэр! Не слышит. Попробуйте-ка теперь выкрутиться! |