Онлайн книга «Дочь Великой Степи»
|
(«А в доме Теокла мясо едят, когда хотят…») – Не важно, – улыбнулась Гипсикратия. – Я не голодна. Никс покачала головой. – А что? Когда твой гость и вправду благороден, Он будет рад и скромному приему… – произнесла она нараспев. Гипсикратия улыбнулась в ответ. – …Заметь, Что не богов я мясом угощаю, А сам себя. Утроба – вот наш бог, И главный бог при этом, – произнесла она таким же тоном. Этот стихотворный отрывок Меланиппа часто читала наизусть в те часы, когда обучала ее языку эллинов, – обычно они как раз запекали в глине баранину или конину, так что приходилось кстати. – Ты читала Еврипида? – Брови художницы приподнялись. – Удивительно, насколько мало у нас знают о ваших краях! А ведомо ли тебе, что когда великий афинянин писал «Циклопа», из которого взяты эти слова, он долгое время проводил в храмах в покаянии и церемониях очищения? «А заодно и жертвенным мясом, должно быть, покаянно лакомился…» Разумеется, ничего этого скифянке не было ведомо. К ее счастью, Никс, не дожидаясь ответа, продолжала: – Воистину, теперь я понимаю, почему Теокл ни разу не посетил ни одну из синопских гетер, как то делают многие женатые люди. Я не очень хорошо тебя знаю, но, кажется, не ошибусь, если скажу, что твоя душа еще прекраснее, чем твой облик. «А твой Медет… он…» – Моему мужу тоже нет нужды общаться с гетерами. – В очередной раз угадав ее мысль, Никс покачала головой. Улыбнулась: – Но раз ты решила не трапезничать, пойдем же… Они двинулись по извилистой улочке, а Клеона поспешала за ними, как собачка. Пинакотека оказалась невысоким длинным зданием с портиком и удивительно большими окнами. Оставив Клеону снаружи, подруги вступили в местный храм муз. И вправду почти настоящий храм: у входа высился мраморный Аполлон, опирающийся на лук и лиру, а перед ним стоял небольшой алтарь. Проходя мимо, Никс бросила маленький катышек благовонной смолы пинии на дымящиеся угли. Картины оставили у Гипсикратии какое-то странное и не очень приятное впечатление. Нет, нарисовано-то было хорошо, а дочь кузнеца по имени Искорка с детства приучилась уважать чужое мастерство. Однако сами изображения… Вот мохнатый козлоногий-козлорогий сатир пристроился сзади к нагому юноше в венке. Вот другой сатир преследует дриаду… лицо лесной девы исполнено ужаса, а намерения сатира несомненны… Вот пастушок, уже человеческого рода, поднявши козу обеими руками, явно готовится… Вот то же самое делает сатир, на сей раз не нарисованный – мраморный. В жизни, конечно, всякое бывает. И у ее народа пастухи тоже, случается, пользуются овечками, особенно сопливые подростки, у которых кровь играет. Но кто бы стал про это рассказывать или изображать в золоте, в камне, на тисненой коже или на ковре? А тем более показывать такое соплеменникам? Похоже, она и в самом деле не понимает чего-то важного в эллинской жизни. Но есть вещи, которые и не хочется понимать! – Тебе нравится? – осведомилась Никс, когда они стояли у картины, где на зеленом лугу посреди дубравы весело отдыхали пастухи, а неизменные сатиры гонялись друг за другом и за животными. – Овцы как живые! Еще бы, это ведь сам Алкей, а ему заказывал работы даже Никомед, царь Вифинии… Гипсикратия только хмыкнула. Про базилевса Никомеда она уже слышала: тот менял любовников чаще, чем модник – хитоны. Может, ему и овцы нравятся. – Да-да, не сомневайся! – Никс неверно истолковала ее смешок. – Я сама видела папирус с царской печатью. – Я не о том. Просто посмотрела на все это… и вспомнила старую шутку с моей родины. Что значит, если пастух весь в синяках да ссадинах? – И что же? – не поняла художница. – Это значит, что бараны в его стаде очень ревнивые… Никс рассмеялась – словно колокольчик прозвенел. – А вот это шествие царя-фараона и Птолемея, – перешла она к другому изображению. – Полиник, его написавший, жил в Александрии и изобразил то, что воистину видел своими глазами. Это была большая картина, написанная не на доске, а на широком холсте. И, слава богам, сатиры на ней отсутствовали. Сам царь ехал на огромной раззолоченной колеснице под балдахином, отчего казался совсем маленьким. Гипсикратия вздрогнула, поняв, что колесницу влекли не лошади, а множество людей, вцепившихся в канаты. И не рабов, а богато одетых, должно быть, придворных. Многочисленная свита, шествовавшая за ними, уже больше напоминала рабов: полунагие чернокожие девушки и такие же чернокожие мужи в одних набедренных повязках и с копьями. А замыкали процессию снова вельможи: пышно одетые воины ехали на слонах, управляли квадригами… В стороне слуги вели зверей: львов, смирно вышагивавших на поводках, больших пятнистых кошек и странное создание с пятнистой же шкурой, шея которого была вытянута в два человеческих роста. Наверняка художник выдумал такое нелепое существо! А в дальнем углу… Отец-Папай – этого не может быть! – Никс, а что вот это за зверь? – Она, стараясь не выдать волнения, протянула руку, указывая на огромную тварь, которая, единственная из всех, была скована цепями, словно непокорный пленник. – Это? Это ринокерос! Ужасный зверь, живущий в землях диких эфиопов, что за порогами Нила. Их привозят для царских зверинцев, но редко, ибо он свиреп и силен. Так что вряд ли ты его когда-нибудь увидишь живьем. – Ринокерос… Носорогий… – повторила Гипсикратия полушепотом. Вот оно как… За два с половиной года до того. Среднее течение Дан-Абры Всадницы ехали шагом среди балок и перелесков по тронутой осенью степи. Уже три дня они были в пути, и этот поход вполне мог считаться боевым. Потому что охота на туров соизмерима с иным сражением. В этих краях, к северу от их земель, леса выбрасывают свои языки далеко в степь. Если проехать еще дён пять-шесть, деревья станут столь густыми, что придется держаться в тени, – но сейчас ясень и сосна соседствовали со степными травами. Тут была граница владений сарматских родов с лесовиками – антами и теми же сарматами, но из самых «чащобных» родов. По неписаным законам охотиться здесь мог всякий. Правила эти не были включены в договоры, что скрепляются клятвой перед богами, но, может быть, именно поэтому соблюдались нерушимо… Они уже несколько раз встречали туров, но доселе те попадались большими, иногда в сотню голов, стадами. Матерые самцы, которых в таком стаде всяко больше десятка, были способны защитить своих коров и турят от любого врага… Лунные Девы старались не приближаться к ним: не по их силам добыча – для загонной охоты нужно куда больше народу. Быки тоже косились на них, фыркали, но все-таки не стремились пересекать путь всадницам. |