Онлайн книга «Наблюдательный отряд»
|
– Вы еще об этом пожалеете! Вы еще гордиться будете, что такой человек, как я, изволил в вашем свинарнике проживать! – Какой такой человек? – заинтересовался Лабрюйер. – Вам не понять! – И все же? – Я изобрел!.. Нет, все равно не поймете! – Вечный двигатель, – подсказал Лабрюйер. – По-вашему, я похож на сумасшедшего? Когда мое изобретение будет признано, о!.. О, тогда!.. Странный жилец схватил со стола какие-то исчерканные карандашом и чернилами бумажки. – О, тогда! – повторил он. – Вам станет стыдно, ничтожные людишки! Я – Собаньский, а вы кто? – Побудьте с ним, Александр Иванович, а я за орманом схожу, – мрачно попросил Панкратов. – Гривенник заплачу, чтобы куда-нибудь этого пана увез подальше. Одно разорение с этими чудаками из захолустья. – Вам станет стыдно! Я опередил прогресс! А вы кто? – вопросил пан Собаньский, но Панкратов не ответил – он уже вышел из комнатенки. – Откуда вы? – спросил Лабрюйер. – Из Люцина, – признался изобретатель. – А отчего вы спрашиваете? Вы хотите украсть мое изобретение? – Не говорите глупостей. Большое сомнение вызвала у Лабрюйера фамилия «Собаньский». Чудак не очень-то был похож на поляка, не тот имел выговор – или перенял еврейское произношение, ведь Люцин, если вдуматься, – еврейское местечко. Изобретатель, глядя на Лабрюйера с большим подозрением, собрал свои драгоценные бумажки в стопку, поместил в старую зеленую папку, а папку – в чемоданчик. Панкратову повезло – ормана он изловил возле реформатской церкви и сам вынес на улицу большой чемодан. Пан Собаньский, не прощаясь и высоко задрав нос, вышел из комнаты, а через минуту вернулся Панкратов. – Я сговорился – его к Александровскому мосту отвезут, а дальше – как знает. Идем ко мне, вниз. – Раздувай самовар, Кузьмич, заедим твое горе вкуснейшим пирогом. – Вот дурень… – Кто? – Да этот мой чудак. Вон, чертеж забыл. В спешке пан Собаньский уронил лист плотной бумаги, и тот залетел под кровать. Панкратов поднял и уставился на чертеж, как баран на новые ворота: – Батюшки мои, это что за чудо?! И впрямь, бывший жилец старательно изобразил сущее чудо – корпус, как у лодки, два крыла, как у самолета-биплана, но впридачу два гребных колеса, как у тех пароходиков, что бегают по Двине. И, для полноты картины, на носу странного судна четырехлопастный винт. – Все ясно, непризнанный механический гений, – сказал Лабрюйер. – Жаль времени, потраченного на это художество. Может, еще вернется. Так ты вздуваешь самовар, Кузьмич? Четверть часа спустя они сидели за столом визави и ели ароматный пирог, прихлебывая из фаянсовых кружек горячий чай. – Я к тебе с таким вопросом, Кузьмич, что даже и не знаю, как приступиться, – сказал Лабрюйер. – Ты в полиции целую вечность, начинал мальчишкой-рассыльным, так? – Так. Еще при покойном государе Александре Николаиче, царствие ему небесное. – Во всяких переделках побывал… – Так, так, побывал… – Всякое ворье и жулье ловил… – Ох, всякое… А нельзя ли прямо? – Прямо? Ну, ладно, попытаюсь. Не было ли такого, Кузьмич, что вроде и за руку вора схватили, и каторга ему грозит, а потом вдруг – р-раз! И судят за его безобразия совсем другого человека? Или же – распутывали какое-то дело, а дело от рижских сыщиков вдруг забрали в Петербург или в Москву, хотя только и оставалось, что подлеца в тюрьму препроводить? – А на что вам, господин Гроссмайстер? – А вот на что – ведь человека, который в свое время кары избежал, могут потом шантажировать. – И очень даже просто… Было дельце, было – но я тогда уже из сыскной полиции ушел, а лишь подрабатывал по внешнему наблюдению иногда… Это надо Лемана спрашивать, Петера Лемана. Я его недавно встречал, недавно… батюшки, на Пасху, ничего себе недавно… – Кузьмич, а ведь и я его недавно встречал! Нет, не на Пасху, летом… – Без Гаврилы не обойтись! Гаврила служил одно время в филерах, раза три уходил из полиции и опять возвращался, а завершил свою карьеру в должности церковного сторожа. Но до него еще поди доберись – он поселился на штранде, в Дуббельне, при Владимирском храме, а кто зимой станет ездить на штранд? Поезда вряд ли ходят, разве что ормана нанять? Но Гаврила был напарником Лемана и мог знать его адрес. Решили совершить вылазку на штранд с утра – мало удовольствия странствовать в потемках. Вернувшись в свое фотографическое заведение, Лабрюйер обнаружил там наблюдательный отряд почти в полном составе – Горностая, Барсука, Росомаху и Хоря. – Садись, Леопард, – сказал Барсук. – Мы тут насчет итальянцев совещаемся. Лабрюйер посмотрел на Хоря. – Что, затеяли всем отрядом брать уроки бельканте? – спросил он. – Ты обещал двум хорошеньким барышням поискать для них живого итальянца, чтобы поучил их произношению, – напомнил Горностай-Енисеев. – Как это ни смешно, а поиски итальянца для нас очень важны. И девицы со своими глупостями пришлись очень кстати. Тебе нужно подружиться с ними Леопард. Даже поухаживать за ними… Хорь, не сопи! Скоро тебе на смену пришлют человека, тогда Росомаха уедет, а ты будешь за него. В своем изначальном образе, как тебя Бог создал, в штанах и даже с усами, если успеешь отрастить. – На что нам итальянец? – прямо задал вопрос Лабрюйер. – Пришло сообщение. Как будто нам мало Эвиденцбюро – есть подозрение, что в Риге вертится вокруг заводов еще и итальянский агент. Недостает лишь эскимосов и папуасов… – ответил Енисеев. – Вот, ломаем головы, как до него добраться. – Никак, если он хорошо говорит по-немецки, – сразу отрубил Лабрюйер. – Он же не станет валяться на скамейках в парке, как натуральный лаццарони, исполняя баркаролы и канцонетты. Скорее всего, если при нем заговорят по-итальянски, он сделает вид, будто ни слова не понимает. – Или же, наоборот, изобразит нам классического итальянца с черными усами и склонностью к изящным искусствам. – Есть и третья возможность, – вмешался Барсук. – Итальянцы наняли человека, не похожего на брюнета с черными усами. Допустим, белобрысого шведа или голландца. – Шведку или голландку, – добавил Росомаха. – Опять у нас русская народная сказка: поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. – Завтра я искать итальянца не стану, потому что с утра уезжаю в Дуббельн, – предупредил Лабрюйер. – Кажись, напал на след… – Чей? – Человека, который избежал скамьи подсудимых, хотя должен был бы на ней сидеть. Ведь именно это от меня требовалось? |