Онлайн книга «Наблюдательный отряд»
|
– Хорь, идея хорошая, но требуется основательная доработка, – сказал Росомаха. – И точный план. – Да, план, – согласился Лабрюйер. – План операции по дезориентации противника. Давай, Хорь, думай. – А что мне еще остается? – спросил Хорь. И потом, когда Енисеев и Росомаха ушли, а Лабрюйер засобирался домой, взял «Атом» и пошел проявлять пленку, хмуро сказав, что за несложным делом и в одиночестве ему лучше думается. Наутро Лабрюйер получил фотокарточки с жизнерадостной физиономией Розенцвайга. Вечером он поехал на вокзал и отдал пакет проводнику. Погоня за маньяком продолжалась. На вокзале Лабрюйер встретил Теодора Рейтерна. Тот провожал двух молодых морских офицеров. Узнав человека, который присутствовал при споре о гидропланах, Рейтерн поклонился. Лабрюйер также ему поклонился. Они ушли с перрона, но встретились на площади, где, как на грех, не случилось ни одного ормана, хотя уже собралось немало желающих выбраться из этого неудобного места в Петербуржский форштадт. Чтобы попасть на Первый рижский вокзал, откуда уходили поезда дальнего следования, с той же Александровской, нужно было брать ормана, и он делал препорядочный крюк, еще и потому, что городские власти собрались наконец объединить два вокзала, Первый и Туккумский; все было разрыто и перегорожено; на зиму работы приостановили, но совсем не прекратили. Орманы знали, когда приходят и уходят поезда, теоретически тех, кто привез опаздывающих пассажиров, должно было собраться у входа, на Гоголевской, немало, а практически – куда-то все подевались. Наконец появились два, взяли седоков, примчался и третий. Как-то вышло, что к нему разом устремились Лабрюйер и Рейтерн. Обнаружив, что впору ссориться из-за ормана, они посмотрели друг на друга сердито – и вдруг разом рассмеялись. – Там же два места, – сказал Рейтерн. – Мне одному столько не нужно. – Да и мне, – ответил Лабрюйер. – Садитесь, я за вами. Ну, до чего договорились господа Калеп и Дыбовский? – Дыбовский достал финансирование, но считает свою модель идеальной для тех задач, которые ей предстоит выполнять, – ответил Рейтерн. – Я плохо разбираюсь в обводах фюзеляжа и верю на слово, что брезент позволит увеличить скорость, мое дело – мотор. А Гаккель еще дважды приезжал, спорил с Дыбовским. Но Военному министерству виднее. – Мне понравилась модель Гаккеля. Она такая, как бы сказать… элегантная! – Да, красивая. Честно говоря, его гидроплан на самом деле первый. И «Гаккели» хорошо себя показали – «Гаккель-седьмой» даже военное ведомство купило за восемь тысяч рублей. – Ого! – А вы думали, авиация – дешевое дело? Тут не то что о больших – об огромных деньгах речь. Я не очень понимаю дирекцию «Руссо-Балта». Раз уж Гаккеля взяли туда трудиться в авиационном отделении, раз уж построили гидроплан – надо было его и дальше продвигать. А он у них стоит на заднем дворе, и хорошо еще, если под навесом. Как-то это нерасчетливо и непрактично. – Да, они могли получить заказ от Военного министерства. – Может быть, они уже попробовали этот гидроплан в деле и обнаружили в конструкции неполадки? – Тогда бы Гаккель вел себя иначе. Он ведь принес модель именно того гидроплана, что построен на «Руссо-Балте»? – Я в этом уже не уверен. Они толковали о моделях, причем Рейтерн терпеливо объяснял Лабрюйеру все непонятные слова, пока орман не привез их на Александровскую. – Я еду дальше, хочу еще визит нанести, – сказал Рейтерн. – Спрячьте кошелек. Могу же я подвезти вас просто по дружбе, как человека, которому тоже интересна авиация? – Приходите ко мне в «фотографию», сестрицу приводите! – пригласил Лабрюйер. – И невесту, если у вас уже есть невеста. На том и расстались. Беседа несколько озадачила Лабрюйера. Теодор Рейтерн ему понравился – спокойный, приятный в общении, увлеченный своим делом человек, вдобавок – с располагающей внешностью. Он был похож на отца – такое же крупное лицо, правильные черты, густые волосы, только у старого Рейтерна лицо уже обвисло и волосы поседели. А вот на человека, способного выносить смертные приговоры, он похож не был… Видимо, в списке студентов, бывавших в проклятом комитете, против фамилии Рейтерна следовало поставить вопросительный знак. Прибыв в «фотографию», Лабрюйер заглянул к Хорю в лабораторию. Тот был сильно не в духе. – Должна быть еще одна возможность разыграть эту карту! – заявил Хорь. – Я ее пока не вижу, но я ее найду! Лабрюйер сразу понял, о чем речь. – То есть ты не желаешь ломать комедию с Феррони и его дружком? – Совершенно не желаю! – Только потому, что это предложил Горностай? – Ну… в общем… и это тоже… Если бы предложил ты… Впрочем, нет! Такие вещи я должен придумывать сам! – заявил Хорь. – Ты же видишь – он меня дразнит! – Тебе его так просто не переиграть. – Сам знаю! Лабрюйер задумался. – Хорошо, оставим в покое Феррони. Сама идея заставить разбираться с самозванцем Эвиденцбюро – хорошая? – Это называется «каштаны из огня». – Какие каштаны? – Это французская поговорка. Мы басню Лафонтена в корпусе учили, называется «Обезьяна и кот». Обезьяна приспособила кота, чтобы таскал для нее печеные каштаны из золы. Оттуда и поговорка. Но, знаешь, это хорошо, чтобы вывести фальшивого Собаньского из игры. Но с кем этот самозванец связан, кому передает сведения – мы не узнаем уже никогда. – Или узнаем – когда доберемся до голубчиков из Эвиденцбюро. Они и расскажут. Или ты не веришь, что мы их изловим? Хорь рассмеялся. – Должны изловить! – Ну так думай. Я за тебя изобретать план не собираюсь. Сам справишься. Хорь вытащил из кюветы с проявителем карточку и внимательно изучил ее. – Пожалуй, можно в закрепитель. Справлюсь… Справлюсь! – Давай-ка, заканчивай работу и пойдем домой. – Да… Погоди… Напомни мне, кто у нас подозреваемые. – Эрик Шмидт, Теодор Рейтерн, Феликс Розенцвайг. Племянник Краузе – Эрнест Ламберт. Есть еще актер Берзинь – он тоже состоял в Федеративном комитете. – Надо поискать Берзиня. Актер вполне может оказаться любовником чьей-то жены и получать сведения через нее. Сомнительно, да! Но проверить надо. И Ламберт, о котором мы знаем очень мало. – Только то, что племянник. – Шмидт – на «Унионе», Розенцвайг – на «Фениксе», Рейтерн – на «Моторе»… – А сведения идут отовсюду? Это точно? – Будем исходить, что отовсюду. – Шмидта, думаю, можно вычеркнуть – он любовник Луговской. Она вряд ли завела бы любовника, от которого нет практической пользы. Наверно, это ее единственная возможность узнавать о заказах, размещенных на «Унионе», – сказал Лабрюйер. – Остаются трое. И мне что-то все больше кажется подозрительным Розенцвайг. |