Книга Спасти диплом, угнать дракона, страница 66 – Надежда Мамаева

— Чего несешь? Каких многих? — Блондинка, которая не понимала причины моего радостного настроения, злилась все больше.

— Если ты, Корделия, не заметила, то вокруг этого остроухого полно адепток. Что, к каждой будешь подбегать и угрожать? — вопросила я. При этом была сама любезность. Такая любезность, которая в секунду довела блондинку до состояния «Убью. И плевать на двадцать лет рудников». Но я решила, что если уж быть милой, то до самого конца (лучше, конечно, не своего, но уж как получится), и добавила: — Хотя, судя по всему, ты ни на что другое не способна. Ведь привлечь внимание Варлока ни красотой, ни грацией ты не в состоянии.

Корделия сдерживалась из последних сил, ее пальцы уже искрили от магии. И я только ждала того момента, когда та сорвется. Тогда сработают охранные чары, которые всегда накладывают на зал, дабы избежать его разрушения. В прошлый раз, помнится, адептов, решивших попрактиковать боевые арканы, выносили отсюда в виде ледяных статуй.

— С другими я тоже разберусь…

Договорить она не успела, ее перебил крик со сцены, на который я невольно обернулась:

— Готовы повеселиться? Я не слышу. Громче!

«Да!» грянуло со всех сторон, а адепт, наконец справившись с заклинанием рупора, отважился на длинную фразу:

— Ну что же, надеюсь, в ваших жилах течет не вода, а огонь, господа маги! И вы готовы его выпустить наружу. Потому что сейчас мы приглашаем на эту сцену самых отчаянных парней и девушек. Сегодня боевая магия, — кивок в сторону Стрелы, который оказался рядом со сценой — его рыжая макушка была видна издалека, — прости, брат, но под запретом. Но это не повод отменять сражение. Да начнется танцевальная битва!

Последние его слова потонули в радостном крике толпы.

Я обернулась к Корделии и увидела, как по ее лицу кляксой растекается довольная улыбка, в глазах зажигается огонь. Такой обычно бывает, когда в голову, набитую опилками, молнией ударяет «гениальная» мысль.

— Говоришь, у меня недостаточно грации и красоты, чтобы привлечь к себе внимание? — прошипела змеей Корделия. — Это мы еще посмотрим. Хотя… — Она презрительно сморщила нос. — У тебя кишка тонка вообще выйти в круг, бледная моль. Ты только и умеешь, что прятаться за подол своей подружки Алекс. А сама ты никто и звать тебя никак. Что только Варлок в тебе нашел?

Из ее руки вверх устремился луч света.

— Я желаю участвовать. — Крик разнесся под сводами зала, привлекая внимание.

На блондинку сразу же начали оборачиваться. Кто-то отступил, чтобы лучше разглядеть ту, что сделала столь смелое заявление.

Фальме — танец в кругу — развлечение кабаков. Традиция, что зародилась в трактирах, а не на блестящем от воска паркете. О ней адепты никогда не забывали. Просто при ректоре не упоминали. А эйр Ортридж делал вид, что не в курсе, чем сменяются каждый год светские танцы с его уходом из зала.

Проникновенно отозвалась гитара — неизменная спутница фальме. Кто-то из зрителей первым вскинул вверх кулак, вспыхнувший в сумраке факелом. Потом еще и еще.

Корделия стояла посреди круга. С гордо вскинутой головой и прямой спиной. Как вольная дочь степей, которая не боится никого и ничего. Ее взгляд в мою сторону был полон превосходства и презрения.

— И кто же бросит вызов нашей красавице! — прозвучал голос со сцены.

Краем глаза я увидела Алекс. Она спешила ко мне. Наверняка, как думала подруга, на выручку. Я уже видела, как в ее ладони зарождается свет. Еще миг, и она бы крикнула «я».

— Круг!

— Круг!

— Круг!

В едином крике скандировала толпа, толкая на безумство.

Какая-то часть меня, еще не поддавшаяся действию зелья, шептала, что нужно оставить все как есть. Что нужно опустить взгляд и плечи, сыграть тихую покорность и испуг и уйти. Позволить Алекс занять мое место. Опять прикрыть меня, спрятать в своей тени.

Но настоящая я хотела другого. В крови бурлили жажда жизни и веселья, злость и желание быть свободной. И да, самодовольная избалованная Корделия меня бесила. Неимоверно.

Может, именно поэтому, когда под ноги мне прилетел презрительный плевок от Корделии, когда Алекс уже заносила руку, я ударила в потолок лучом света, опередив подругу на сотую долю секунды.

— Я принимаю вызов.

Наградой мне была глумливая улыбка и ехидное:

— Готовься к позору, моль. Ты пойдешь домой голой.

А затем весь зал смолк. Наполнился ожиданием, предвкушением, азартом. Ушлый Йонок, приняв последние ставки, нахлобучил на голову полную форинтов шляпу и, как и остальные, впился глазами в круг. Туда, где стояли я и Корделия.

Фальме — танец, рожденный в крови западных кочевников, замешенный на отчаянии и любви, танец дорог, кабаков и трактиров. Он дробил тишину стуком каблуков, врывался в сердца зрителей рваным гитарным ритмом и веером ярких юбок. Гипнотизировал поворотами кистей и плавностью линий.

Некоторые говорили, что фальме невозможен без веера, а обязательный атрибут танцовщицы — мантилья с гребнем. Чушь полная. Как говорила четвертая жена дяди Морриса, фальме — это танец души. Для него даже каблуки, которыми выбивают дробь, не обязательны, если ты умеешь танцевать сердцем.

Глядя на Корделию, горделивую, уверенную в себе, многие наверняка думали, что эта-то красавица заткнет за пояс если не любую в зале, то уж точно многих. А меня — адептку, за которой закрепился статус тихони, — и подавно.

— Красотка, покажи, на что ты способна!

— Оставь ее без платья, Кор!

Со всех сторон слышались одобрительные выкрики.

Зазвучали первые гитарные аккорды, и Корделия, поймав ритм, чуть подняла подол платья одной рукой, чтобы ее ноги были видны до колен. Перестук каблуков легко влился в музыку.

Чисто. Технично. И без души. Так, словно Корделия брала уроки у какого-нибудь учителя танцев, а потом, как прилежная ученица, демонстрировала усвоенный материал: вот тут должен быть поворот, вот через столько счетов наклон корпуса, а в конце откинуть голову и взмахнуть рукой.

Закончилась ее партия. Я почувствовала на себе еще один насмешливый взгляд блондинки.

Быстро убрав пятно от пунша с платья заклинанием чистки, я приготовилась. Подол задирать мне было не нужно: юбка и так была всего лишь чуть ниже колен. Зато обе руки оказались свободны.

Я не танцевала фальме, казалось, целую вечность. Лет семь — так точно. После того, как четвертая жена дяди Сабина покинула наш дом. Мачеха была танцовщицей. Моррис встретил ее в каком-то кабаке, где она дробью своих каблуков походя разбивала сердца. Ветреная роковая красавица, у которой не было ничего и никого. Хотя насчет «никого» я погорячилась. Имелся призрак Йоко, коего она благополучно оставила у нас, бросив дядю.

Но те два года, что Сабина жила в семействе Росс, запомнились мне экспрессивными выяснениями отношений, битьем статуй в невообразимых количествах и бурными раскаяниями Морриса. Мачеха была огнем, факелом, который тухнет от рутины. Она обожала танцевать. Страстно. Поэтому дядя даже комнату, где до этого была библиотека, переделал под танцкласс для Сабины.