
Онлайн книга «Предсказание по таблетке»
— В твоем возрасте не следует злоупотреблять жирной пищей. — Что ты имеешь в виду? — Сам понимаешь, сосуды. — С сосудами у меня все в норме! — с раздражением сказал Олег Александрович. — Ты лучше со своими сосудами разберись! Посмотришь на тебя утром… Он достал дубленку и без всякого перехода заметил: — Хорошая дубленка! — Да! В ней ты выглядишь респектабельно. Я уже проглотила второй «комплимент» и была готова продолжить утренний разговор. — Можно подумать, что без нее я выгляжу нереспектабельно! — обиженно заявил Олег Александрович, остановившись на пороге. — Ты меня не так понял. — Значит, надо точнее выражать свои мысли. Ты же словесник, в конце концов! — Ладно, проехали, — миролюбиво сказала я и, привстав на цыпочки, подставила щеку для поцелуя. — Что за школьно-студенческий сленг: «Проехали!» — брезгливо воскликнул Олег и закрыл за собой дверь. — Осталась без утреннего поцелуя, — вздохнув, пробормотала я и отправилась на кухню за третьей чашкой кофе. До выхода на работу еще было время, и, удобно устроившись в кресле, я предалась неторопливым размышлениям. «Мрачный он все-таки человек! Совсем не умеет радоваться. И тем не менее, я прожила с ним тринадцать лет. Почему?» Я вопросительно подняла бровь и посмотрела на каштан. Чаще всего именно он был моим бессловесным собеседником. «С точки зрения простого обывателя Олег Александрович — мечта любой женщины! Доктор наук, перспективный ученый! Конечно, изъяны в нем есть… Взять, например, историю с женой и сыном. Ушел от них, когда Никите было два месяца. Это нехорошо! Конечно же, он принимал участие в судьбе сына: звонил, передавал деньги, дарил подарки, водил мальчика гулять. Иногда даже приводил Никиту домой и оставлял ночевать». Я встала с кресла и пошла одеваться. Мысль об официальной жене Олега по-прежнему крутилась в голове. «Кажется, она в молодости работала лаборанткой. Скорее всего, в том же институте, что и он, — продолжая собираться на работу, думала я. — Сейчас Никита — взрослый парень, значит, Олег ушел двадцать два года назад». Я закрыла дверь и вошла в лифт. «А почему он тогда не развелся?» Этот вопрос озадачил меня в очередной раз, и, размышляя на эту тему, я спустилась вниз. — Какая встреча! Куда собралась? Не успев выйти из лифта, я попала в душистые объятия Ляльки. — Как тебе нравится? — спросила она. — Что нравится? Предыдущая мысль унеслась вверх вместе с лифтом, и теперь я принадлежала только себе и Ляльке. — Ты что? Не чувствуешь? — Новые духи? — Точно! Решила себя порадовать. — Какой загадочный запах! На самом деле я еле-еле улавливала запах Лялькиных духов. Причина была проста и банальна: мой нос бастовал против холода и отказывал служить по прямому назначению. — А то! — Лялька сделала круг перед почтовыми ящиками и томно закинула голову. — Какая хозяйка, таков и запах! — Откуда идешь? — С утра забежала в пару магазинов, прогулялась… Лялька встала в позу манекена и застыла. — Трудно понять, что ты изображаешь, однако разгадывать твои загадки — не с руки. Спешу! — У тебя уроки? Лялька перестала позировать и нажала кнопу вызова лифта. — Да, красавица моя! С четвертого по седьмой. Мое внимание привлекли Лялькины ногти, и я ахнула: — Накладные? — Не совсем так. Правильнее сказать, нарощенные. Она задумалась и, посмотрев на розовые ноготки, с сомнением сказала: — Или наращённые? Не знаю, как правильно. — Тоже собственный подарок? — Ритуль, ты меня удивляешь! Кто ж о нас будет заботиться? — Только мы сами! — быстро ответила я и, посмотрев на часы, бросилась вниз по лестнице. — Было бы хорошо, если бы почаще вспоминала эти слова! — услышала я вслед и в ту же минуту выбежала из подъезда. «Лялька права! Совершенно права! Надо научиться заботиться о себе». Однако эта мысль не задержалась в моей голове. Она исчезла на отрезке подъезд — угол дома. Скорее всего, она была слишком мимолетной. Направляясь к Покровскому бульвару, я вспомнила, что завтра родительское собрание, и нахмурилась. Дело в том, что я не любила собрания вообще, а родительские не любила в частности. Сколько себя помню, я проводила собрания оперативно и старалась общаться с родителями или в индивидуальных беседах, или по телефону. Однако в этом году коротких собраний не получится. Класс, который я курирую, является выпускным, и вопросов для обсуждения — достаточно. Например, пора начинать разговор об экзаменах, последнем звонке, выпускном вечере… Вместе с тем мне давно хотелось выступить с так называемой «тронной» речью, однако я все откладывала. «Все-таки надо выступить, — думала я, переходя Покровский бульвар. — В конце концов, учителя столько возятся с их детьми, что и о наших проблемах можно послушать. К тому же, многие из родителей — люди со связями. Глядишь, наш голос и до верхов долетит». Я перебежала дорогу и начала внутренний монолог: «Думаю, вы согласитесь: учить детей — это тяжелый труд! — сделала я небольшое вступление. — Однако у каждого из вас один или два ребенка, максимум — три. Теперь представьте, что их — тридцать. Тут уже возникают проблемы не первой степени, а, как говорит мой муж, — десятой и так далее. Наверное, именно поэтому очередей на наши должности не наблюдается. Здесь я даже не обсуждаю вопрос зарплаты, хотя иногда хочется сказать: «А на Западе учителя получают…» Попробуй сказать так, и чиновник от образования тут же ответит, что мы живем не на Западе, а в России и что учителя — это часть передовой интеллигенции, а, следовательно, должны работать за идею. Не спорю! Однако все чаще и чаще мы, российские учителя, думаем, что нас «кинули». Другого слова не придумаешь. Все равно как лягушку из старой притчи. Однако лягушку кинули в сливки! А куда нас? Я отвечу: нас бросили в джунгли! А там, как известно, выживает сильнейший. Не мудрейший, позволю заметить, а сильнейший. Вот и приходится выживать: две ставки в школе, в свободное время — репетиторство, а вечером — домашние дела». Я вошла в роль и, остановившись посреди дороги, оглядела ряды снующих машин. В этот момент я вся была там — на воображаемом родительском собрании. «И в то же время есть что-то неуловимо притягательное в нашей профессии! Она — как запах хороших духов: есть первая нотка, вторая, а в памяти остается третья». |