Онлайн книга «Кукушка»
|
– Да. Хотелось скорее уйти. Жуткое унижение; прежде ее послужной список был безупречным. Масштаб последствий трудно даже вообразить. Она встала, улыбнулась и отрывисто спросила: – Продолжим в другой раз? – Конечно… Еще кое-что, пока вы не ушли, – пропуск в «Тэтчвелл». – Да, я сдам. Надо заглянуть туда за вещами. Верну сегодня вечером. – Лучше сейчас. Ее нутро свело в кулак. – Я сказала, что я его сдам! – Голос пронзил комнату, точно стальной прут. Том уступил. Она была старше. В этом мире возраст что-нибудь да значит. А то, чего доброго, скоро посоветует ей обратиться к долбаному психотерапевту. * * * – Веки наливаются тяжестью, вы слушаете ритм своего дыхания. Вдох… Выдох… Пение птиц за окном… Слабый шум машин, сирена вдали, самолет в небе, слушайте его гул, пока он совсем не стихнет… Освободите ум от любых мыслей. Отпустите их, они неважны. Сосредоточьтесь на том, что вовне… Возвращайтесь сюда, в эту комнату… Конни сидела на стуле с закрытыми глазами, руки покоились на коленях; из-за духоты на ней были только футболка и шорты, и Эмма впервые увидела темно-бордовые ожоги на ногах. Они покрывали все правое бедро и внутреннюю поверхность левого и местами шелушились. Отдельные участки, где она сковыривала корочки, оставались ярко-красными, кожа на них – тугая и тонкая. Эмма уже привыкла к шрамам на левом запястье Конни и кислотным ожогам на внутренней стороне правой руки, но раньше у нее не было возможности все это хорошенько разглядеть. Бедолага! – Вы бодры и спокойны, Конни; все, что вам нужно, – слушать мой голос. Вы в безопасности, ничего плохого с вами не случится. Захотите остановиться – просто скажите. Если вы меня поняли, кивните… Конни кивнула. – Я верну вас в Милтон-хаус… Начну обратный отсчет с десяти, и, когда дойду до единицы, вы будете в состоянии глубокой релаксации. Хорошо. Десять… девять… восемь… Для такой бунтарки Конни оказалась на диво податливой. Сначала она отнеслась к идее с подозрением, потом согласилась, когда Эмма намекнула, что у них чрезвычайно мало времени. – Три… два… один… Расскажите, что произошло в Милтон-хаус, когда вы перестали принимать клоназепам. Как вам живется? Что вы чувствуете? Конни тяжело вздохнула и пошевелилась. Хмуро закусила нижнюю губу. – Возле регистратуры поставили елку. Надо думать, Рождество. Елка – жуткий отстой, из магазина фиксированных цен, однако мы пялимся на нее, как будто это хренов Тадж-Махал. Я могу смотреть на гирлянды часами. У них разные режимы, сверк-сверк-пропуск, сверк-сверк-пропуск, но мигание пришлось отключить, потому что оно вызывает у эпилептиков припадки. Это не обычное Рождество, это… – Вы все еще хотите покончить с собой? – Нет… – Что изменилось? – Это неправильно. – Что неправильно? Что неправильно, Конни? – Что она в моем доме с моими детьми. Мне надо домой, туда, где мое место… Так говорит мама. – Ваша мама умерла. – Она со мной разговаривает… Я слышу. – Что она говорит? – Что нужна ясная голова, поэтому таблетки принимать нельзя. Я встаю в очередь с остальными зомби, глотаю лекарство, а потом выташниваю его в туалете. Лин сказала, клоназепам в двадцать раз сильнее диазепама. Это правда? – Да. – Она в Китае была врачом. – Как чувствуете себя без препаратов? Конни покачала головой. – Приятного мало… – Расскажите. Она снова покачала головой, начиная волноваться. Эмма наклонилась к ней. – Наблюдайте за собой со стороны. Успокойтесь и сосредоточьтесь на моем вопросе… – Ладно, – кивнула Конни. – Это страшно… – Почему? – Приходит он. – Кто? – Он… – Конни тряслась. – Кто «он», Конни? – Дьявол… – Дьявол? – Да. Он говорит, что давно меня ждет. Прячется в темноте, появляется в тенях на стене. – А что ваша мама? Конни покачала головой, как будто у нее нет объяснения. – Почему он пришел к вам, Конни? – Чтобы меня забрать. – Какой он? – Как на картинках, один в один: красные глаза, рога, козлиная борода, раздвоенные копыта. Жутко страшный. – Что он делает? – Стремительно двигается по комнате, – шепотом ответила Конни. – Никогда не знаешь, где появится в следующий момент. Хочет залезть ко мне в постель… – Что ему надо? Лицо Конни сморщилось, как будто она вот-вот заплачет. – Уволочь меня в ад… – Почему? – Я злая, дети меня боятся, я испорчена до мозга костей, я принадлежу ему. – Он приходит только по ночам? – В основном. Три ночи подряд… Мне так страшно, что я испражняюсь под себя… Просыпаюсь в поту и запахе дерьма… – Ничего, Конни, дьявол вас не тронет. – Я крепко зажмуриваюсь и повторяю: я в раю, я в раю! Нахожу на полу скрепку и, чтобы остановить его, выцарапываю на стекле «я в раю». Конни часто дышит. – Ничего, все прошло, вы в безопасности. Расскажите про день, когда вы сбежали… – На улице ливень, мы всей компанией смотрим в окно столовой. Настоящий Армагеддон, и я думаю, не конец ли это света в самом деле. От дождя многие завелись, танцуют на столах. Я – нет. Я стою рядом с Лин и смотрю на дождь; в груди, в сердце, у меня болит. Настоящая, нескончаемая боль. Все время думаю о детях… – Что было дальше? – Со стороны регистратуры раздается громкий треск и крики. Наше стадо бросается к двери посмотреть, в чем дело. Двое парней в комбинезонах отчаянно сражаются с лопнувшей трубой. Держат вертикально один ее кусок. Второй свисает с потолка. На линолеум хлещет вода. Гирлянда на елке несколько секунд мигает, как сумасшедшая, и гаснет. Мы сгрудились и смотрим на потоп; фантастическое, потрясающее зрелище, чистый хаос! Охранник у двери орет и матерится, велит нам убираться отсюда. Народ уже вовсю плещется, одна бесшабашная старая кошелка лет восьмидесяти пытается плавать… Конни засмеялась. – Настоящий дурдом! Из коридора прибежал персонал, нас хотят водворить в палаты. Водопроводчики перекрывают воду, чтобы не залило главный блок. Мы с Лин переходим к внутреннему окошку столовой, куда нас отправили переждать. Я вижу свой шанс: на краткий миг укрепленная дверь остается без присмотра – охранник бросил будку и разговаривает на улице с водопроводчиками, которые достают из микроавтобуса ящик с инструментами. |