Книга Ловушка для стервы, страница 62 – Надежда Черкасова

Да что же это такое в самом-то деле! Почему даже здесь, среди любящих людей, она не может расслабиться и ощутить себя счастливой и спокойной? Ведь раньше ей это всегда удавалось.

Спустившись в гостиную, Мила застала дядюшку сидящим в огромном мягком кресле и глубокомысленно взирающим на пылающий огонь в камине. Он иногда зажигал камин и летом — больше для уюта, чем для тепла. Глядя на дядин сумрачный вид и пульт от телевизора в руках, Мила поняла, что ей предстоит выслушать очередной монолог на наболевшую тему.

Ну и на здоровье. Пусть сколько угодно ворчит по поводу безобразий, творящихся в стране и во всем мире, а также персональных «хулиганств» самой Милы. Пусть выговорится, раз есть кому слушать. Только бы был рядом. Лишь бы вообще был. А еще она мечтает о том, чтобы он жил долго-долго, так как боится в этом мире остаться одна-одинешенька. Поэтому может слушать дядюшку столько, сколько тому заблагорассудится говорить. Ничего, она потерпит. Тем более что большую часть все равно пропустит мимо ушей, а сделает в итоге по-своему.

Мила подошла к дядюшке и чмокнула его в высокий морщинистый лоб.

— Заждались мы тебя с зайцем, — произнес он с усмешкой.

— С каким еще зайцем?

— С лесным, — заглянула в гостиную Маняша. — Ну что, прикажете подавать?

Ну да, конечно же, с лесным. Это та самая дичь, которую наутро обещала приготовить им затейница Маняша.

— Подавай, — разрешил дядюшка.

Они уселись за стол и приступили к трапезе. На этот раз в честь приезда Милы дядюшка решил отказаться от традиционной утренней овсянки и побаловать племянницу чем-нибудь особенно вкусненьким, и ему это явно удалось. Зайчатина со специями, тушенная в сметанном соусе, получилась на славу: нежная, тающая во рту и, конечно же, необыкновенно диетическая и чрезвычайно полезная.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Мила.

— А как тут себя будешь чувствовать, если как только я включаю телевизор, вижу одну и ту же картину — пропаганду секса, насилия и культа денег? На любви и нравственности быстрых денег не заработаешь, ведь так?

— Пожалуйста, не преувеличивай!

— Говорю как есть. И никому дела нет до того, что калечатся души зрителей. Сейчас деятели от культуры заняты погоней за деньгами. И у них это неплохо получается. Раньше в фильмах и на сцене страдала, искала выход и очищалась душа. А что теперь? Прогибается в сексуальных позах тело! Кино холуйски служит рынку. И неудивительно, ведь мы равняемся на заграницу, которая поклоняется Золотому Тельцу. Мы потихоньку скатываемся к нравственному вырождению.

— Встречайте гостя, спорщики, — заглянула в столовую Маняша и бросилась на кухню за столовыми приборами для вновь прибывшего гостя.

Дядюшка и Мила поднялись с мест и заторопились навстречу Николаеву.

«Ну вот, — подумала с усмешкой Мила. — Подмога дядюшке прибыла. А мне предстоят еще несколько порций нотаций. А то дядюшка уже приустал. Теперь они меня вдвоем начнут воспитывать. Придется терпеть, никуда не денешься: люблю обоих. И пусть мне все завидуют белой завистью, что у меня есть такие преданные и любящие наставники, мой тыл и моя защита».

Николаев стоял в просторном холле и оглядывался, пытался избавиться от многочисленных пакетов и пакетиков, кульков и кулечков, которыми, казалось, был увешан, словно новогодняя елка игрушками.

— Опять он с сюрпризами, — по-стариковски разворчался дядюшка. — Хоть бы раз приехал с пустыми руками. Так нет же, навьючится словно верблюд и тащит в дом что ни попадя, — лукавил он, так как ужасно любил, когда ему дарили подарки, пусть даже самые пустячные. — Да оставь тут, прямо в кресле, потом разберемся. Сейчас Маняша придет и соберет. Ты где пропал-то? Заждались уже.

Мила приняла у Николаева поклажу, разместив ее в кресле и на столике возле огромного зеркала в дорогой золоченой раме. Мужчины пожали друг другу руки и обнялись, Мила поцеловала Николаева в щеку. И все направились в столовую, где их ждал великолепный легкий завтрак.

Кроме зайчатины на столе красовались фазаны, жаренные в черносмородиновом соусе с яблоками, роскошная заливная лососина, лисички в сметанном соусе и неизменные вафельные корзиночки с красной и черной зернистой икрой.

Они сели за стол и принялись за еду, отложив все серьезные разговоры на потом: Николаев устал с дороги, и ему следовало отдохнуть, да и дядюшку воспитательный процесс уже утомил. Мила с любовью поглядывала на самых дорогих ее сердцу людей и наслаждалась тишиной и покоем семейного очага, а также необыкновенно вкусной едой.

После завтрака они вышли во двор и немного прошлись по тенистой аллее парка. Затем вернулись и уютно расположились в плетеных креслах в увитой виноградом беседке. Сидели полукругом перед небольшим плетеным столиком, на котором возвышалась многоярусная серебряная ваза с фруктами, а вокруг нее мороженицы со сказочно вкусным шоколадным парфе из взбитых сливок.

— Руслан, что-то ты сегодня какой-то бледный, — начал разговор Николаев. — Ты себя хорошо чувствуешь? Давай я тебе давление измерю.

— Нормально я себя чувствую, по своему возрасту, — отмахнулся дядюшка.

— Он врет, — наябедничала Мила. — Ему вчера было плохо с сердцем. Я хотела даже «Скорую» вызвать, так он наотрез отказался.

— Не слушай ее, Семен. Она все преувеличивает: у страха глаза велики.

— Если Людмилочка испугалась, то, думаю, было отчего. Детка, принеси мой саквояж. Он в машине на заднем сиденье.

— Да что вы тут суету вокруг меня разводите! — возмутился дядюшка. — Я себя прекрасно чувствую.

— Иди, — твердо сказал Николаев и, проводив Милу взглядом, обратился к другу: — А ты не веди себя, как капризный ребенок. Возраст требует к себе уважительного отношения. Это я тебе как врач говорю. Что — действительно было плохо?

— Ну, было, признаюсь. Маленькие детки — маленькие заботы, большие детки — уже проблемы, — вздохнув, ответил тот. — Что-то где-то я недоглядел, Семен. Теперь вот расплачиваюсь. Связалась она с одним очень влиятельным подонком, он ей голову и морочит. А знаешь, чем он Людмилочку подцепил? Сказал, что знает, кто убил ее родителей. Она и клюнула.

— Странно! Откуда он может что-то знать, если дела давно закрыты, зарыты и похоронены? И для чего ему ворошить старое?

— Я бы тоже хотел это знать.

— Вот и я, — вошла Мила с саквояжем. — Вы тут без меня еще не соскучились? — спросила она, подозрительно оглядывая обоих, и по их озабоченным лицам поняла, что говорили о ней. — Понятно. Опять обо мне сплетничали. Вас на минуту нельзя одних оставить. Словно больше и говорить не о ком.

— Ты чего завелась? — принял огонь на себя Николаев. — Я предложил Руслану лечь в свою клинику, на обследование.

— Это правда? — Мила недоверчиво посмотрела на дядюшку.

— Не буду я ложиться ни в какую клинику. Мне и здесь хорошо. Или лечишь меня на дому, или я вообще лечиться отказываюсь.