Книга Фараон, страница 95 – Кристиан Жак

* * *

Главный лекарь подводит меня к изголовью госпожи Небету, отпраздновавшей столетний юбилей. Сегодня впервые за свою долгую жизнь она не смогла встать с кровати.

– А, все-таки пришел! Я так хотела с тобой поговорить, прежде чем покинуть этот возлюбленный богами край. Нет, не надо глупостей… Я знаю, что дыхание жизни угасает во мне, но я успела переговорить с царицей. Наконец ты оценил ее любовь, верность и преданность! Эта женщина живет лишь для того, чтобы служить тебе. Ты ее игнорировал, но она не ставит это тебе в упрек. Твоя дочь – чудо, сын – маленький сорвиголова, но те же качества помогут ему править, если только растить его в строгости. Подай мне воды!

Небету медленно пьет…

– Скажу лишний раз: твой дворец – это логово честолюбцев, бездарей и глупцов. Счастье, что первый министр держит их в руках и полагается на тех немногих, кто ему предан и знает свое дело. Когда меня не станет, остерегайся и не слушай льстецов!

Голос ее слабеет.

– Меритре всю ночь проплакала от радости. Взяв ее с собой в вечность, ты подарил царице счастье, о котором она и мечтать не смела. Это – хороший поступок, мой государь, я могу умереть спокойно.

Лузи места себе не находил. Как приблизиться к Тутмосу, когда его так хорошо охраняют? Теперь телохранителей к нему приставили еще больше, и даже самый целеустремленный цареубийца живым до цели не доберется.

– Брось это дело, – посоветовал ему исхудавший Бак, которого бывший господин пригласил на ужин – обсудить последние приготовления. – Благодаря Тутмосу в Сирии и Палестине надолго установится мир, митаннийцы притихли, Египет обожает своего государя, и никто против него не восстанет. Забудь свою ненависть, Лузи!

– Ни за что!

Лузи выкрикнул это так громко, что Кривоносый уронил блюдо с говядиной, которое нес к столу.

– Жалкий растяпа! Убирай теперь!

– Опять я виноват? Обращаешься со мной, как с собакой, так что поищу себе нового господина. А ты живи один, чтобы никто не мешал…

И Кривоносый хлопнул дверью.

– Брось, – не сдавался Бак.

– Я один, – пробормотал Лузи, и глаза его полыхнули огнем. – Один… Вот и решение! Когда царь бывает один? В четырех стенах храма, когда служит утренний ритуал!

– Ты не посмеешь… осквернить святая святых Карнака!

– Зато там тиран беззащитен.

– Умоляю тебя, Лузи, не совершай такого святотатства!

Бывший господин вцепился в горло Баку, и крепкие пальцы глубоко впились в его плоть.

– Я тут командую, а ты подчиняешься! Отвлечешь жрецов, чтобы я смог пробраться в храм. И молчи, иначе жену и твоих детей прирежут.

* * *

Старик с Северным Ветром как раз привезли вино во дворец, где все были в трауре по случаю похорон госпожи Небету, которую чтили так же искренне, как и опасались, когда к ним выбежал дворцовый управитель Кенна.

– Его величество гневается так, что стены дрожат!

– Что стряслось?

– В отдаленных деревнях люди страдают от разных хворей. Несколько жалоб дошли до верховного суда, и Тутмос встряхнул министров и издал указ касаемо общественного здравоохранения: ни один недужный на землях Египта не будет предоставлен своей горькой участи ^[114]. Искусство наших лекарей послужит всем и каждому. Первому министру строжайше приказано безотлагательно дать ему ход!

– Важная веха в истории страны, не меньше, чем победа при Мегиддо!

– Ты совсем спятил, Старик!

– Царь, по-твоему, тоже спятил?

– Я такого не говорил!

– И думать тоже не смей. Хотя насчет «думать»… Ты для этого не приспособлен. Позови-ка мне слуг, и пусть несут мои кувшины аккуратно. Это – лекарство, не хуже любого другого.

* * *

Глашатай Антеф с управителем Кенной как могут стараются заменить незаменимую госпожу Небету, грозу всех лентяев и жуликов. При поддержке царицы они и впредь будут надзирать за жизнедеятельностью дворца, этого улья, гудящего дни и ночи напролет.

По окончании поездки, в ходе которой я побывал во всех провинциях, дабы проверить внедрение моего нового указа, я услышал призыв Тота и отправляюсь в Долину Царей.

«Одиннадцатый час»…

Моя рука рисует громадную змею, в которую проникает солнечная ладья, дабы там переродиться; враги ее не исчезли, но богини с кинжалами, изрыгающие огонь, не дадут им навредить.

И я возношу молитву: «Да сгинут мятежники в буре! Да будут руки мои крепки и могучи ноги! Пусть враги мои падут духом! Пусть сгинут в кипящих котлах!»

* * *

Суровое, внушающее тревогу предупреждение… Значит, не все злые силы еще обузданы. Но где они прячутся?

* * *

Обожаемый муж, счастливый отец двух детей, всеми уважаемый мастер-строитель, Минмес ни в чем не обрел бы утешения, лишись он доверия государя. Да, назначить предателя, змею, чей укус мог оказаться смертельным, главой сирийского протектората – страшная ошибка с его стороны. И только благодаря магии фараона трагедию удалось предотвратить.

Стыдясь своей наивности, в новой страсти Минмес доходил до крайности: он бесконечно изучал досье на бывших военнопленных, уроженцев Сирии, ныне занимающих ответственные посты. Что, если вероломство Пахека – не единичный случай?

Тьянуни, который тоже дал себя обмануть, располагал множеством агентов и осведомителей в сиро-палестинском регионе, и все подозрительные личности брались на контроль. Здесь, в Фивах, Минмесу надлежало проявлять то же тщание, что и главе тайной службы. Что, если червь уже завелся тут, в самом сердце страны?

Наделенный редкой способностью к концентрации, Минмес часами читал документы, составленные усердными писцами.

И наконец нашел кое-что интересное.

Бак, ныне пребывающий на высокой должности в Карнаке, пытался выяснить, освободился ли его соотечественник, осужденный по имени Лузи. Поскольку следов пребывания этого последнего в Фивах не нашлось, Бак отправился в Мемфис, надеясь разыскать этого то ли родственника, то ли друга. Похоже, он был ему очень дорог.

Два бывших пленника, связанных воспоминаниями о бунте… Минмес проверил списки работников Карнакского храма.

И вот оно, искомое имя! Лузи.

Минмес разбудил Маху посреди ночи:

– Скорей! Скорей! Нельзя терять ни минуты!

– В чем дело?