Онлайн книга «Потерянная принцесса»
|
Доселе имя предводителя подчеркнуто нигде не называлось. Рыцарю оно, правда, говорило не больше, чем Гюндуз, давно известное имя отца. Но надо запомнить… «Эмре», Бруно объяснил ранее, было не именем, а прозванием: слово это обозначало песнопевца, менестреля, можно сказать. Миннезингера. Впрочем, как раз это не важно. Гораздо важнее мгновенно сгустившееся облачко мрака, окутавшее троих из тех, кто сидел у костра: самого Гюндуз-оглы, лекаря и воина-слугу. Паузы молчания как раз не было, облако это, наоборот, разразилось кратким дождиком насмешливых фраз, улыбок и жестов, на которые Эмре отреагировал задорно и обидчиво – судя по всему, песнопевец пользовался особыми привилегиями. Сам он ничего не понял и не заметил; двое обычных воинов, званых в этот вечер к костру предводителя, заминки не обнаружили тоже. Лютгеру, разумеется, тем паче ничего замечать не следовало. Он с улыбкой потянулся к инструменту Эмре – тот вскочил чуть ли не испуганно, прижимая к груди эль-уд, как кормилица прижимает младенца. Это вызвало новый шквал насмешек. Рыцарь краем глаза наблюдал за тем, кого уже начал мысленно называть Эртургулом: прикажет ли отдать? Нет, не приказал, смеялся вместе со всеми, подшучивал. Эмре, отступив на шаг, запел, теперь уже на арабском: – Тяготы судьбы терпя, ты не плачь от боли, Потерпи, Ширин, и Аллах поможет! Час придет – тебя Фархад унесет на волю: Потерпи, Ширин, и Аллах поможет! Изгони, Ширин, ты из сердца му´ку, Потерпи немного – и Аллах поможет! Не сгореть Фархаду в огне разлуки Потерпи еще, и Аллах поможет! Смолкли насмешки. Все внимали горестной истории Ширин, которой на самом деле не судьба соединиться с Фархадом – вот только еще неведомо это ни луноликой деве, ни крутоплечему дробителю скал, сокрушителю гор. – Время скорби, верь, долго не продлится, Потерпи чуть-чуть – и Аллах поможет, Суждено влюбленным возвеселиться. Потерпи, Ширин, и Аллах поможет! Горделиво выпрямился, раздул ноздри, со скрытым презрением глянул на Лютгера – но тот продолжал протягивать руку. Со стороны сидящих у костра вновь прозвучали смешки. Еще немного помедлив в надежде, что как-нибудь обойдется («потерпи, Ширин, и Аллах поможет!»), песнопевец, злобно сверкнув глазами, все же вручил инструмент нежданному сопернику. Теперь насмешливые взгляды устремились на него: многие явно ожидали, что рыцарь сейчас опозорится, не зная, за какой конец брать то, что ему дали. Он, по правде сказать, и сам опасался неудачи: четыре парных струны вместо привычных пяти, иной изгиб грифа… колки` – о Боже! – не друг напротив друга, но под углом… Сколько же лет он не брал в руки лютню?.. Осторожно тронул струны. Ощутил, как, несмотря ни на что, радуется ему инструмент, льнет к пальцам. Тут же вновь умолкли все, а во взгляде Эмре злоба сменилась ревностью. – По двадцать лиг град Вавилон Имеет с каждой из сторон: Кто стены строил, те работу Вели по точному расчету. Цемент столь прочен, что едва ль Его пробьет любая сталь. А высота тех стен с оградой — Пятнадцать ро`стов: их осадой Не взять; внутри – сто сорок врат, А сверху – мощных башен ряд, А внутренних коль башен счет Вести – их больше семисот, И в каждую вселен вассал, С тем, чтобы город охранял… Слушайте же, неверные, почитающие себя правоверными, – и знайте, что благородное искусство напева под струнную игру ведомо христианским рыцарям! – Есть в центре башня кладки древней, По высоте, знать, сотни две в ней Туаз, и сто туаз длина, Вся круглая, как печь, она. Зеленомраморные плиты По стенам деревом не крыты. Как колокольня, свод высок, Верх кровли – золотой конек, Да весит золото конька Уж марок сто наверняка. Карбункул в край искусно вделан, Чтоб негасимо там горел он: И впрямь, с той высоты лучи, Подобно солнцу, он в ночи Струит по городу всему, Столь ярко озаряя тьму, Что ходят слуги здесь не зря Без факела и фонаря… Слушайте же и любуйтесь! Все мы знаем, что великий Вавилон, как говорят, ныне представляет собой дикий холм, из вершины которого выступают лишь каменные развалины исполинской башни, будто скелет великана, а у подножия ютится жалкая деревушка. Но ни вам, ни мне, ни зонгу из стихотворного повествования о любви юного Флуара к белоплечей Бланшефлор нет до того дела… – …Коль путь купца, иль пилигрима, Иль рыцаря проходит мимо Стен города, отыщет всяк, Заставь его полночный мрак На суше где-нибудь иль в море, Дорогу правильную вскоре; И чьи за двадцать лиг стези Лежат, все видят как вблизи. – Да, нам бы не помешало увидеть правильную дорогу, – задумчиво молвил Эртургул, выждав немного и убедившись, что прозвучавшая строка – последняя. – Вскоре. Двадцать лиг – это сколько? – Двадцать раз по полторы тысячи двойных шагов. То есть шагов обеими ногами. – Человечьими шагами пусть ференги [15] расстояние меряют. Тому, кто в седле рожден и, да будет на то воля Аллаха, умрет тоже в седле, привычней меры четвероногого хода. – Бей… – испугано подал голос Эмре, думать забыв о том, доказал ему что-то Лютгер своей игрой или, наоборот, опроверг. И тут же вокруг зашептались остальные, столь же испуганно: «Не надо о смерти, бей! Не надо! Куда же мы без тебя!» Эртургул только рукой махнул. – Если четвероногим ходом, то лига – это раза в два с лишним меньше, чем верблюд под предельным грузом без остановки проходит, – быстро вмешался Лютгер, все высчитавший. – То есть двадцать лиг – около дюжины фарсангов. – Ох, – старик скупо усмехнулся, – это даже в счет не идет. Никакая Бабил кулеси [16] не поможет нам увидеть стены Сёгюта… И снова махнул рукой. – Бей… – на сей раз это произнес воин-слуга. А лекарь разомкнул было губы – но ничего не сказал. Что такое «Бабил кулеси», Лютгер догадался. А Сёгют… Ну, во всяком случае, это нечто более конкретное, чем неопределенно-расплывчатый Туран, о котором говорить все равно что о «Востоке» или «Азии»… * * * Полог шатра Лютгер приподнял тихо, но был уверен, что от Бруно это не скроется, даже если тот успел задремать. Плох тот брат-рыцарь, к которому в шатер можно пробраться незамеченным! |