Книга Кики и её любовь, страница 22 – Эйко Кадоно

Кики, думая обо всем этом, от страха все сильнее и отчаяннее обхватывала себя руками. Ее платье, окрашенное в ведьминский черный цвет, чернейший из всех черных, слилось со тьмой, так что Кики не могла различить даже саму себя. Только высовывающиеся из рукавов руки еле-еле вырисовывались во мгле.

Воздух вокруг казался невыносимо холодным, у ведьмочки зуб на зуб не попадал. Она кое-как, пошатываясь, встала. Нужно бежать, скорее. Но лодыжка страшно болела, похоже, Кики подвернула ее, когда падала, даже стоять было больно. Кики подумалось, что нужно бы на что-нибудь опереться, она вслепую принялась шарить вокруг руками. Но почти сразу же оступилась и упала снова, хотела хоть за что-нибудь ухватиться, но опоры не нашлось. Кики было так страшно, так невыносимо страшно, так больно и одиноко, что она разрыдалась, как ребенок.

И тут она внезапно чего-то коснулась. Кики судорожно вытянула руку вперед и что-то нащупала, — похоже, это был ствол крепкого и толстого дерева. Ведьмочка, словно обезумев, прижалась к нему, обняла ствол обеими руками. Тот был шершавым. Кики плакала и водила руками по стволу, ощущая его шершавость, снова и снова. В этом черном лесу, похожем на бездонную трясину, в лесу, где все словно задалось целью растерзать Кики, это шершавое дерево ласково звало Кики к себе. Кики с силой прижалась к стволу всем телом, вцепилась в него со всей силой отчаяния.

Прошло немного времени, и на озябшую, дрожащую ведьмочку повеяло теплом, шедшим из глубин дерева. И какой-то нежный шорох, который даже и звуком-то назвать нельзя было, отозвался эхом в ее измученном и израненном, словно исколотом острыми иглами сердце. Этот мягкий шорох словно гладил Кики по голове, утешая ее. Губы и язык, пересохшие до того, что Кики даже дышать было трудно, снова обрели способность шевелиться. В памяти ведьмочки всплыло смутное воспоминание о том, как когда-то давным-давно ее обнимали и ласково гладили по спине, и ее дыхание постепенно успокоилось и выровнялось. Спокойствие накрыло Кики тонкой туманной дымкой. Кики соскользнула по стволу вниз и села на одном из древесных корней.

Сколько же времени прошло? Вполне может быть, что считанные мгновения. Кики вдруг широко распахнула глаза. Вокруг царила все та же непроглядная тьма. И все же страх немного ослабил хватку. Кики, часто моргая, вперилась в темноту. По телу пробежали теплые волны. И тут же перед внутренним взором Кики всплыла картина: небесная лазурь, как в тот день, когда Кики впервые села на помело и полетела. Она увидела внизу красные, точно обожженные, крыши и – фить! – нырнула вниз, а потом полетела, гладко, словно скользя. Как же это было замечательно! Кики вспомнила, что она почувствовала в тот момент. Вспомнила, как подумала: «А ведь я могу полететь далеко-далеко, куда угодно!» — вспомнила ощущение радости и свободы.

«В ту минуту я поняла, что в самом деле хочу стать ведьмой».

Кики вспомнила, как она гордилась тем, что действует не по чьей-то указке, тем, что она сама, совершенно самостоятельно приняла это решение.

В последнее время Кики была всем недовольна. И это невзирая на то, что она сама решила стать ведьмой, сама выбрала любовь к Томбо... «Я изо всех сил стараюсь, но меня все равно не понимают... Почему? Никто меня не понимает. Я так сильно люблю Томбо, а ему словно бы и дела нет! Люди вообще не задумываются, каково мне!» Кики постепенно разочаровывалась в себе и собственных силах. Но признавать это она не хотела, поэтому ее так и подмывало перевалить вину на окружающих. Скверное настроение и тяжелые мысли осаждали Кики с самого начала лета.

Поэтому, когда ее вдруг начали баловать, говорить, какая она замечательная, Кики почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Уж теперь-то она больше не будет ленточкой на коробке с шоколадом, с которой Кики уравняла та девушка. Не будет ведь? И все же ей, ведьме, хранительнице многих знаний, как принято считать, стоило лишь остаться одной – и все, она могла только метаться в отчаянии и плакать. Словно Кики не обладала даже той толикой силы, которой владел Яа.

Магия истощалась. И может быть, это относилось прежде всего к Кики?

Кики глубоко вздохнула и, подволакивая босую ноющую ногу, пошла вперед. Тут же она уловила едва слышное журчание реки. Кики пошла на звук, и тут вокруг – хоп! – просветлело. Показалась река, через которую Кики перепрыгнула несколько минут назад. И тут в памяти Кики вспыхнул посох Яа.

«Взрослые ходят туда сами».

Вот что сказал Яа. А вдруг Кики только что пересекла границу и попала в мир, о котором говорил Яа? В одиночку?

Из-за гор за спиной Кики в небе всплыл полумесяц. Тень ведьмочки упала в просвет между деревьями. Кики подумала, что она еще никогда в жизни не видела свою тень такой четкой.

Травы заколыхались и тихо зашелестели, и из них выпрыгнул Дзидзи.

Следом за котом шел какой-то мужчина.

— Кики, это Норао. Он мой друг, — пояснил Дзидзи как ни в чем не бывало.

Кики от изумления даже слов найти не смогла.

— Помнишь, я в прошлом году из дома убегал? Это он меня тогда выручил. А то, то мы с тобой оба только что слышали, — это была его флейта.

— Здорово. — Мужчина вышел из зарослей и, сняв шляпу, наклонил голову. — Это твой кот, выходит? — улыбнулся он.

Кики молча кивнула.

— О-го-го! А платье-то до чего черное... А значит... Ты, что ль, та самая? Знаменитая ведьма из Корико?

— Да...

— Так, значит... Этот кот – ведьминский кот? Балованный он у тебя, но упорства ему не занимать, это я еще тогда подметил. Ну, не ошибся, значит. Правда, я на него тогда рукой махнул: какой же он кот, если рыбу не может подчистую съесть...

— А вот оскорблять меня не надо! — Дзидзи фыркнул.

— А... Вас правда Норао зовут? Ой, простите, что я так в лоб спрашиваю... — проговорила Кики.

— Да. Я в Корико езжу капусту продавать. Выращиваю ее и торгую помаленьку.

— Я сегодня случайно увидела в домике Дзадза одну записку... Там было написано «Бросив Норао, разыщи Норао».

— А-ха-ха! Да, это в самом деле обо мне. Вырванный из блокнота листок, да?

— Да. Но там такие странные слова...

— Ну да. Это моя ворожба. Хм, неловко даже, что ты это видела... — Норао смущенно утер лицо шляпой, которую держал в руке.

Кики продолжала внимательно смотреть на Норао.

— «Ворожба» — это, наверно, уж чересчур сильно сказано... Видишь ли, когда-то давно я был безответно влюблен и хоть и понимал, что дело безнадежное, но только и думать мог что о ней... Я робел, мялся, тяжко мне тогда было, как никогда. Думал, лучше б меня вовсе в этом мире не было, вот бы мне взять да исчезнуть куда-нибудь... Бродил туда-сюда без цели и толку и вот как-то ночью забрел в этот лес. Черно было, хоть глаз выколи, а я совсем один... В конце концов я просто взвыл, даром что до того сам же хотел пропасть с концами... Тогда для меня словно бы что-то прояснилось и подумалось само собой: хотел бы я попробовать начать все сначала и еще пожить... Вот так вот я и сумел отыскать себя заново в этом лесу. А потом я повстречался с Дзадза, что держит тут гостиницу. Как же давно все это было... С тех пор так и повелось: когда мне тяжко, я возвращаюсь сюда, чтобы отыскать себя. Ох... Неужто... Ведьмочка, это что же, и с тобой так же было? — Норао оглядел Кики, задержав взгляд на ее босой ноге.