Книга Идеальная мишень, страница 66 – Чингиз Абдуллаев

Тогда выходит, что именно этот третий, дождавшись моего ухода от Кребберса, убрал его. Почерк схожий. Дождался, когда я выйду, убрал ненужного свидетеля. Но не исключено, что я ошибаюсь. Возможно, что Кребберса убрали люди Хашимова. В любом случае это ничего не меняет. Главное, что третий существует.

И он может появляться в самые неожиданные для меня моменты.

Кажется, Кочиевский рассчитал все, что можно было рассчитать, предусмотрел все возможные случайности. Не предусмотрел он только одного: спасения Хашимова и активности его людей в Москве, похитивших мою дочь. Но Кочиевский пока об этом не знает. Когда же узнает, перестанет мне доверять.

Значит, у меня время до утра. На часах уже полночь, а я все еще хожу по комнате. Несколько шагов вперед, несколько шагов назад. Я снова и снова смотрю на часы. Широкомордый и его спутник, наверное, уже легли спать. Они сегодня поработали на славу, сделали все, что могли.

Хорошо, что в каждом приличном отеле имеется телефонный справочник. Я довольно быстро нахожу домашний номер мадемуазель Сибиллы Дюверже, проживающей на авеню генерала Леклерка. Запомнив телефон, я наконец принимаю решение.

Нельзя терять ни минуты.

Я бесшумно одеваюсь. Эти мерзавцы, возможно, взяли номер за стенкой, возможно, сейчас прислушиваются… Осторожно прикрываю за собой Дверь и спускаюсь по лестнице, стараясь не шуметь. Слава богу, никого не встречаю.

Внизу сонный портье смотрит на меня с удивлением.

— Плохо себя чувствую, — объясняю я, — слишком душно. Пойду немного пройдусь.

Портье кивает — мол, понимает меня. Двери в парижских отелях запираются после двух-трех ночи. Правда, запираются символически, вы можете заявиться в любое время суток, и никто не удивится. Я выхожу на улицу. Над головой — стоящая на опорах линия метро. Хорошо, что не грохочет поезд, хотя время еще не очень позднее. С бульвара Гренель видна башня Монпарнаса. Я перебегаю на другую сторону, уворачиваясь от несущегося навстречу мотоциклиста, оглядываюсь.

Кажется, за мной никто не вышел. Сворачиваю в боковую улочку. Еще раз сворачиваю. Карточка с номером у меня в руках, я обязан позвонить.

Первым делом, я набираю парижский номер. Прости меня, мама, но я в первую очередь думаю об освобождении нашей Илзе. Жду недолго. Вскоре молодой голос говорит по-французски:

— Алло. Я вас слушаю. Кто вам нужен?

— Мне нужна мадемуазель Дюверже. — Я помню несколько французских фраз.

— Я вас слушаю.

— Простите, мадемуазель, вы говорите по-английски? — спрашиваю я.

— Немного. Кто это? Что вам нужно?

— Я друг мистера Труфилова.

— Кого? — удивляется мадемуазель — или делает вид, что удивляется.

— Я друг Дмитрия Труфилова. Мне нужно срочно с вами встретиться. У меня очень важное дело.

— Но я вас не знаю, мсье, — резонно возражает Сибилла. — Уже довольно поздно…

— Речь идет о его жизни, мадемуазель, — решительно перебиваю я собеседницу. — И о вашей тоже, — поспешно добавляю. — Только эти обстоятельства и заставили меня позвонить вам так поздно. Поймите меня, мадемуазель Дюверже.

— Я все понимаю, — отвечает Сибилла, — но все-таки уже слишком поздно.

Давайте встретимся завтра утром.

— Необходимо встретиться сейчас, — заявляю я решительно. — Именно сейчас. Завтра может быть поздно.

— К чему такая спешка?.. — Сибилла явно колеблется, возможно, с кем-то советуется. — К чему такая спешка? — снова спрашивает она.

— У меня дело чрезвычайной важности, — настаиваю я.

— Хорошо, — наконец соглашается Сибилла. — Приезжайте прямо сейчас.

— Спасибо. Я буду у вас через пятнадцать минут.

После этого я быстро набираю номер наших московских соседей. Слава богу, что разница во времени всего два часа, так что еще не очень поздно.

Трубку снимает наша соседка. Она знает мой голос.

— Зинаида Аркадьевна, добрый вечер. Вы уж извините, что я так поздно.

Вы не могли бы позвать к телефону мою мать. Я никак не могу к ней Дозвониться.

— Конечно-конечно, — говорит соседка. — У нас сегодня такое случилось… — Я в ужасе замираю. Неужели мать рассказала о похищении Илзе, несмотря на мой запрет? Тогда девочку могут не вернуть никогда. Если узнает милиция, все может рухнуть. — У нас сегодня кошка забралась в водосточную трубу, — продолжает соседка. — Хорошо, что ее вытащили оттуда пожарные.

— Да, — соглашаюсь я, утирая пот со лба, — конечно, это ужасно. Так вы можете ее позвать?

— Сейчас позову. — Соседка уходит к нам, а я снова утираю пот и чувствую, что у меня дрожат руки. Хорошо еще, что меня не донимает мой кашель.

Наконец трубку берет моя мама. Господи, сколько ей пришлось пережить. И сколько еще предстоит.

— Мама, это я, здравствуй, — говорю я.

— Здравствуй. — Она понимает, что нельзя упоминать об Илзе при соседях.

— Мама, у нас мало времени, — объясняю я. — Если завтра Илзе отпустят, ты должна сразу забрать ее и уехать к своей подруге. Ты помнишь, где живет твоя подруга, тетя Клава?

— Конечно, помню. — Мать действительно должна все помнить. Клава — младшая сестра хозяйки дома в сибирском селе Старые Галки. Когда мы там жили, мама с Клавой очень подружились и потом часто ездили друг к другу в гости: Клава к нам, а мама к ней, в Витебск. Витебск — это в Белоруссии, так что виза не нужна, достаточно взять билеты на поезд.

— Как только Илзе вернется домой, бросайте все и уезжайте. Ты меня поняла? Как только она придет домой…

— Я все поняла. — Мама явно хочет меня спросить, почему я так уверен, что Илзе придет домой. Она хочет об этом спросить — и не может, соседка, очевидно, стоит рядом.

— У тебя все хорошо? — спрашивает мама.

— Да, все хорошо. Илзе отпустят домой, можешь не сомневаться, — говорю я таким тоном, словно девочка стоит рядом со мной.

— До свидания. — Мама — очень сильный человек. Мне часто не хватает такой силы воли.

— Мама! — кричу я. — Я тебя очень люблю!

— Я тебя тоже, Эдгар, — отвечает она, и я понимаю, что она с трудом сдерживается. — Береги себя. До свидания.

Я вешаю трубку и наклоняюсь — жуткий кашель раздирает мои легкие. Мне кажется, что я вот-вот задохнусь. Кое-как достаю платок, рассыпаю лекарство.

— Вам плохо? — слышу участливый молодой голос.