Онлайн книга «Любовь и война. Великая сага. Книга 2»
|
– Готовимся к погружению, – сказал он. Сердце Купера колотилось так быстро, что заболело в груди. Он вдруг почувствовал бесконечное уважение ко всем этим людям, которые добровольно вызвались участвовать в испытаниях, а еще мучительную боль от потери тех, кто погиб при первых погружениях. Правда, длилось это недолго – вскоре он уже выбранил себя за то, что распустил нюни в такой решительный момент. – Закрыть воздухозаборник! – Воздухозаборник закрыт! – откликнулся штурман. – Открыть забортный клапан кормовой цистерны! Купер услышал бульканье и шум воды. Корпус лодки покачнулся. Купер схватился за подпорку, вмонтированную в корпус над его головой, когда корма «Ханли» нырнула вниз. Он подумал о Юдифи, о Мари-Луизе. Да и как можно было удержаться от таких мыслей, находясь на судне, которое все уже называют Плавучим гробом? С мягким стуком лодка опустилась на дно. Матросы в изнеможении откинулись на стенку корпуса, кто-то облокотился о коленчатый вал. Один парень решил пошутить, сказав, что самая трудная часть пути позади. Никто не засмеялся. Диксон всматривался в ртутную трубку глубиномера. У Купера вдруг начались ужасные видения. Кто-то стягивал на его голове железный обруч, кто-то запирал его в темный чулан, на двери которого не было ручки изнутри… Александер похлопал по своему жилету: – Джентльмены, у кого есть часы? Я, похоже, от волнения свои забыл. – У меня есть. Купер с некоторым трудом достал плоские золотые часы, которые всегда носил с собой, и откинул крышку: – Десять минут восьмого. Огонек свечи горел ровно, воск стекал ровно, создавая вокруг нее цепи крохотных гор. Через двадцать минут огонь свечи заметно потускнел. – Воздух уже паршивый, – пробормотал кто-то. – Ну, желающие могут уйти, – откликнулся другой матрос. Раздался почти искренний смех. У Купера начало жечь глаза. Диксон спокойно поглаживал бакенбарды двумя пальцами. – Сколько уже? – внезапно спросил Александер. Купер встал. То ли глаза почти ничего не видели, то ли наполовину сгоревшая свеча стала светить еще хуже. Ему пришлось поднести часы к лицу, чтобы рассмотреть циферблат. – Мы внизу тридцать три минуты. Он так и держал теперь часы открытыми на ладони. Как же громко они тикали… Чем быстрее тускнел свет, тем больше его разум играл с ним злые шутки. Интервалы между тиканьями вдруг становились все длиннее; до следующего Куперу приходилось ждать чуть ли не полчаса, а когда оно наконец звучало, звук тянулся невыносимо долго. Александер начал тихо напевать какую-то песенку о тележках с кабачками, нарочно утрируя акцент кокни. Диксон сердито велел ему замолчать. Купер с тоской вспомнил о Ливерпуле, о Традд-стрит, даже о палубе «Уотер Уитч» и, конечно, о своем бедном мальчике, тело которого лежало сейчас где-то на дне Атлантики. Почувствовав влагу на щеках, он отвернулся, чтобы никто не заметил его слез. Свеча погасла. Кто-то судорожно вздохнул. Кто-то выругался. Диксон чиркнул спичкой о металлическую пластину, но она не загорелась, только зашипела и завоняла. – Сколько уже, мистер Мэйн? – послышался голос Александера. – За пару минут до того, как погасла свеча, было почти сорок пять. – Но дышать еще можно, – сказал Диксон; чье-то ворчание оспорило это утверждение. Ничего не видя, Купер не мог судить о ходе времени. Вокруг не осталось ничего – только чудовищное давление в висках и свистопляска в голове. Предательский разум твердил ему, что он задыхается, что слышит, как трещит железная обшивка, что все идет не как надо. Он прошел уже все стадии – дурноту, сонливость, чрезмерную уверенность и осознание скорой гибели. Он сорвал шейный платок, расстегнул пуговицы воротника. Он задыхался, он умирал… – Поднимаемся! Тут же раздались смех, шумные голоса. На мгновение, вытирая потную шею, Купер почти убедил себя, что человеком, который выкрикнул эти слова, был он. – Мистер Александер, – очень спокойно произнес Диксон, – встаньте к кормовому насосу, если нетрудно. Я буду на носовом. Мистер Фокс, мистер Биллингс, откручивайте балласт. Купер прислонился затылком к стенке корпуса, мечтая о глотке свежего воздуха. Он слышал скрип и шипение насосов, звон гайки, упавшей на палубу… Этот звук повторился несколько раз. – Балласт снят, сэр. – Нос поднимается, – задыхаясь, произнес Диксон, работая рукояткой насоса. – Скоро всплывем. Теперь уже все почувствовали, как нос лодки задирается кверху. Мужчины смеялись и свистели, но недолго. – Что не так, Александер? – воскликнул кто-то. – Почему корма висит? – Капитан Диксон? – Маленький англичанин явно был испуган. – Цистерна не осушается. Что-то с насосом. – Всё, помрем, – тут же пробормотал матрос рядом с Купером. – Что с насосом? – спросил капитан. – Похоже, засорен. Водоросли, наверное, мать их. – Если не исправим его, всплыть не сможем. – Диксон обращался к Александеру, но тот же нервный матрос уже кричал: – Мы задохнемся! О Боже, Боже… я не хочу вот так умирать! – Его голос поднялся почти до визга. – Мы умрем! – уже рыдал он. – Я знаю, мы все… Купер повернулся и протянул руку в темноте. Часы упали; он услышал, как разбилось стекло в то мгновение, когда он стиснул ладонь мужчины, впавшего в истерику. Другой рукой Купер дважды ударил его по лицу: – Прекрати! Этим не поможешь. – Пошел ты, отпусти… мы все… мы… – Я сказал – прекрати! Купер ударил в третий раз – так сильно, что голова матроса ударилась о стенку корпуса. Когда он разжал руку, мужчина продолжал плакать, зажав рот ладонями. Но хотя бы не кричал. – Спасибо, мистер Мэйн, – сказал Диксон. – Сэр? – спросил Александер. – Я хочу разобрать насос. Думаю, смогу и в темноте – я хорошо знаю конструкцию. Может быть, так удастся найти место засора. – Если вы это сделаете, внутрь хлынет вода. – Тогда предложите что-нибудь другое! – Извините, – откликнулся Диксон уже мягче. – У меня идей нет. Делайте то, что считаете нужным, мистер Александер. И вот кошмар продолжился, куда более страшный, чем прежде. Куперу уже казалось, что он не может дышать. Совсем. Но он каким-то образом дышал: это были судорожные неглубокие вдохи, каждый из которых причинял боль. А может быть, боль тоже была воображаемой? В полной тишине, казавшейся почти осязаемой, люди прислушивались к скрипу и звяканью металлических деталей, которые откручивал и снимал англичанин, и с тревогой гадали, что означает каждый звук. |