Онлайн книга «Повести о карме»
|
Войти я не успел. С отчаянным треском дверь сломалась под напором тяжелого тела. Порвалась туго натянутая бумага, рама рассыпалась на отдельные рейки. Кто-то с размаху налетел на меня, сбил с ног. Больно ударившись копчиком об пол, я в ответ взмахнул плетью – и чудом успел остановить удар в последний миг. Меня оглушили рыдания. – Матушка? – Это не он! Не он! Мать опрометью бросилась прочь по коридору. – Кто? Что?! – Убийца! Мой муж убийца! Я не увидел – скорее ощутил движение в темноте. В дверях спальни стоял мужчина. Знакомая с детства смесь запахов: крепкий табак, масло для волос, жевательная смола. – Отец? Что происходит?! – Ничего. Повесь плети на место. – В доме грабитель?! – Нет. – Это не он! Боги, за что?! В конце коридора мелькнул тусклый свет – мать выбежала на веранду. – Что с матушкой?! Отец тяжело вздохнул. – Она не в себе. – Вор! – голосила мать во дворе. – Он украл моего мужа! Вяжите его! Вот уж верно говорят: землетрясение, гром, пожар и родители. 3
«Вы готовы сделать официальное заявление?» – Это не он! Это не мой муж! Мать отказывалась возвращаться в дом. Упав на колени посреди двора, раскисшего от ночного дождя, в серо-жёлтом хлопковом покрывале, накнутом на голое тело, она спрятала лицо в ладонях. Раскачиваясь из стороны в сторону, мать выла на одной ноте, бесконечной и заунывной, словно собака по умершему хозяину. – Да нет же, матушка! Это он! – Нет! Нет! У ног матери, хватая её за колени, ползала служанка О-Сузу. Рыдала, уговаривала не позориться, вернуться в дом. Мать не слушала, рвала на себе волосы. – Ну посмотри сама! – Нет! Я знаю! От тоскливого воя мне хотелось зажать уши и бежать куда глаза глядят. Все попытки образумить мать, так же как и старания О-Сузу увести хозяйку в дом, пропадали втуне. Отец стоял на крыльце, не вмешивался. Хмурился, молчал; глядел в сторону. Он успел полностью облачиться для выхода на службу: строгое тёмно-лиловое кимоно без рисунка, чёрные штаны-хакама, лёгкий нагрудник с острыми крыльями наплечников. Поверх – форменная накидка с гербами городской стражи: три золотые стрелы в лазоревом круге. На плече – красная нашивка старшины караула. За поясом – пара свёрнутых плетей, оружие самурая; рядом – кольцо волосяной верёвки. Старую соломенную шляпу отец держал в руках. Близился к концу час Тигра. [2] Медленно, с явной неохотой город проступал сквозь зябкий утренний туман. Взгляду явились дома соседей на другой стороне улицы. Ближе к перекрёстку из белёсого моря вздымалась тёмная скала – верхушка квартальной пожарной вышки. Если иметь острый взор, на ней можно было различить наблюдателя. Я не сомневался: сейчас наблюдатель, привлечён криками и воем матери, презрел свои обязанности и глядит исключительно на дом опозоренного семейства Торюмон. Да и он ли один? Я улавливал смутное движение за оградами: слева, где стоял дом пожилого зеленщика Ацуши, справа, где жила семья плотника Цутому. Вот загорелся фонарь, другой, третий; вот вспыхнул факел. Даже если сам Цутому, проявляя свойственную ему деликатность, делает вид, что скандал его нисколько не интересует, то жена плотника наверняка припала глазом к щели в заборе. Высматривает подробности, предвкушает, как будет сплетничать о случившемся со своими многочисленными подругами. – Свекровь! – услышал я голос сплетницы. – Что? – откликнулся плотник. Спросонья он хрипел. – Свекровь похоронила, вот и радуется. Пляшет… – Какое там «радуется»? Горюет, кричит. – Радуется, дурачина! Кто же по свекрови горюет? Мне было отчаянно стыдно за мать. Вдвое больше я злился на самого себя, на свою никчемность и неспособность выправить ситуацию. Не силой же тащить мать в дом, в конце-то концов?! – Почему, матушка? Почему вы решили, что отец – не отец?! – Не могу! Не могу! Мать голосила, заламывая руки. – Чего вы не можете? – Не могу сказать! Стыжусь! – Да что ж такое?! – в сердцах воскликнул я, теряя терпение. – Что на вас нашло, а?! Ответа я не дождался: мать снова принялась выть. Связать её, что ли? Со стороны Вакаикуса, увязая в ватной пелене, глухо долетели удары храмового колокола. Час Тигра кончился, наступил час Зайца. [3] – Мне пора на службу. Отец направился к воротам – и замер, услышав стук снаружи. – Нижайше прошу извинить меня за беспокойство, – я узнал голос настоятеля Иссэна. – Кажется, вам необходима помощь? – Входите, Иссэн-сан. Отец открыл ворота. Он с почтением поклонился старому настоятелю, я поспешил сделать то же самое. Жестом отец пригласил монаха во двор. Мать вдруг перестала выть, обратила к настоятелю опухшее от слёз лицо. В мольбе протянула к гостю руки: – Иссэн-сан! Вы святой человек! Живой будда! – Вы преувеличиваете, госпожа Хитоми. – Это ведь не он, видите? – Вы уверены? Настоятель сцепил сухие пальцы перед грудью. Склонил голову набок, заглядывая в лицо женщине. – Да! Это не мой муж! Монах перевёл взгляд на главу семейства. Я невольно тоже посмотрел на отца. Он был мрачен и тёмен лицом. Меж кустистых, сведенных к переносице бровей залегла глубокая складка. И было отчего! Не каждый день твоя собственная жена прилюдно называет тебя чужаком, позоря семью! Отец с вызовом глядел на монаха: «Вот он я! Тот, кого вы знаете многие годы! Мне скрывать нечего.» Настоятель повернулся к моей матери. – Вы считаете, что случилось фуккацу? В теле вашего мужа – другой человек? – Да! Мать вновь разразилась рыданиями. – И вы готовы сделать официальное заявление? – Да, – выдохнула мать между всхлипами. Настоятель с сожалением развёл руками: – Я буду вынужден отправить послушника в службу Карпа-и-Дракона. Сочувствую вам, Хидео-сан, но вы знаете закон. Отец пожал плечами: – Делайте, как считаете нужным. А мне надо идти. |