Книга Повести о карме, страница 69 – Генри Лайон Олди

– Вы имеете в виду моего убийцу?

– У вас были ещё ученики?

– Нет.

– Тогда мне непонятно ваше уточнение.

– Нобуюки Кубо. Привратник уже назвал вам это имя. Зачем вы спрашиваете о том, что знаете?

– Мое дело спрашивать, ваше – отвечать. Советую принять это к сведению.

– Прошу прощения за дерзость. Очень сожалею.

– Как вы были убиты?

– Кубо сказал, что больше не хочет ждать, пока я подпишу ему мейкё-кайден ^[70]. Он требовал мастерский диплом прямо сейчас. Я отказала ему. Объяснила, что он ещё не обучился всем секретам моего стиля «порхающей ласточки».

– Он настаивал?

– Да. Кинулся на меня, повалил, приставил нож к горлу. Я победил тебя, сказал он. Подписывай! Когда я попыталась вывернуться, у него дрогнула рука. Полагаю, он полоснул меня ножом.

– Полагаете?

– Не могу сказать точно. Я не помню ничего, что было дальше.

– Заняв его тело, вы видели собственный труп. Такой человек, как вы, сразу определит, отчего наступила смерть.

– Да, конечно. Но я была в таком состоянии, что плохо оценивала происходящее. Только что я лежала, и вот стою…

– Оставим это. Значит, он требовал диплом. Далее – несчастный случай. Тогда как вы объясните мне тот факт, что перед нападением на вас Кубо готовился совершить сеппуку? Он угрожал покончить с собой, если вы не подпишете ему мейкё-кайден?

– Откуда вам это известно?!

– Про угрозы?

– Про сеппуку.

– Кажется, вы забыли, кто здесь задает вопросы.

– Приношу глубочайшие извинения. Кубо шантажировал меня. Говорил, что если он покончит с собой из-за диплома, которого достоин, но не получил – это унизит меня. Ославит в глазах всех мастеров.

– Вы согласились с этим?

– Я посмеялась над ним. Сказала: от моей чести не убудет. Если же ты такой дурак – убивай себя, мне-то что? Тогда он в ярости набросился на меня, как был, с ножом. Дальше всё произошло так, как я вам уже рассказывала.

– Почему вы скрыли эти подробности?

– Не хотела срамить ученика перед вами. Он был хорошим учеником: старательным и почтительным. Не знаю, что на него нашло. Год спустя я подписала бы ему диплом без нажима с его стороны. И потом, я сейчас заняла его тело. Не слишком хочется рассказывать такие позорные вещи о человеке, в чьём теле ты живёшь…

– Я понимаю вашу сдержанность. Думаю, подписание вашей грамоты о фуккацу пройдёт без задержек.

– Моя благодарность не имеет пределов. Вы уже убедились, что я – это я?

– Я знал это до начала допроса.

– Каким образом?!

– О чем я попросил сенсея Ясухиро, когда он окончил свои наставления?

– Вы попросили его сразиться со мной. Господин Ясухиро был так любезен, что согласился. Я проиграла ему четыре схватки из пяти.

– Три.

– Четыре. У сенсея доброе сердце, он назвал одно поражение ничьей. Он не хотел меня оскорблять при учениках. Но я-то знаю… Я ещё не до конца привыкла к этому телу.

– Привыкайте. И привыкайте говорить о себе, как о мужчине. После демонстрации воинских умений вы прошли в дом, а я задержался во дворе. Сенсей подтвердил мне, что вы – это вы. Можно изменить имя, внешность, что угодно, но нельзя подделать манеру ведения боя.

– Так сказал сенсей?

– Да.

– Он заблуждается. Будь я Нобуюки Кубо, моя манера боя была бы такой же. Ученик копирует учителя, талантливый ученик копирует в точности.

– Сенсей сказал мне об этом. И добавил, что никогда не спутает наставника с наставляемым. Он ещё сказал, что талантливый ученик – в какой-то мере перерождение учителя. Не копия, нет. Другое тело, другой почерк, иное мастерство. Новая жизнь, сказал сенсей, новый путь. Путаница исключается.

– Я немедленно пойду и извинюсь перед господином Ясухиро.

– За что?

– Я сказала, что он заблуждается. Это было самонадеянно с моей стороны. Мои познания – песчинка рядом с его горой.

В воротах управы меня ждал сенсей Ясухиро.

Вид у сенсея был такой, что я испугался. Мрачный, сосредоточенный, в церемониальной накидке с гербами семьи – он что, решил вызвать меня на поединок? Только этого мне не хватало! Перед встречей с Ясухиро у меня состоялась беседа с господином Сэки, тоже нелёгкая, и меньше всего мне хотелось портить отношения с сенсеем.

Почему он стоит в воротах? Почему не заходит внутрь? Ну да, подчёркивает, что хочет говорить на официальную тему, но в частном порядке. Почему не дождался, пока я вернусь в его дом? Хочет, чтобы стражники были свидетелями. Значит, всё сказанное будет пристойно во всех отношениях. А то, что будет сказано между словами, поймём только мы – для ушей стражи оно прозвучит пустым сотрясением воздуха.

– Рэйден-сан, – сенсей поклонился первым. – Я готов заплатить штраф.

– Штраф? Какой штраф, сенсей?

– Штраф за просрочку заявления о фуккацу. Госпожа Йоко опоздала с заявлением. На неё будет наложен штраф, который я хочу заплатить. Вот…

Он достал из рукава матерчатый кошель.

– Здесь семьдесят моммэ. Я поинтересовался у вашего секретаря, какой штраф полагается в случаях кратковременной просрочки. Секретарь был так любезен, что расписал мне все возможные штрафы на сто лет вперед. У госпожи Йоко нет таких денег, но они есть у меня. Я не хочу, чтобы её отправили на принудительные работы.

– Его, – я улыбнулся.

– Что? Кого – его?

– Вы не хотите, чтобы на принудительные работы отправили Нобуюки Кубо. Госпожи Йоко больше нет. Есть Нобуюки Кубо, «второй человек». Вот грамота, – я достал свиток, – подписанная старшим дознавателем. Штраф решили не накладывать в виду смягчающих обстоятельств.

– Тогда эти деньги ваши.

– Я не могу их принять.

– Вы обязаны их принять. Иначе я обижусь.

Присутствие стражи меня не стесняло. Взять деньги от благодарного поручителя не было служебным нарушением. Тем более что благоприятное решение уже вынесли. Благодарность – не преступление, хоть сотню свидетелей выставь. Я ещё раз оценил предусмотрительность сенсея.

– Я передам ваши деньги в храм Вакаикуса. Вы согласны, Кэзуо-сан?

– Это ваше дело и ваше право.

Я назвал сенсея уважительно, но по имени, опустив обращение «сенсей». Он ответил мне сухо и отстраненно, на грани пренебрежения. Мы оба подчеркнули, что разговаривают не ученик с учителем, то есть обязанный с благотворителем, а служба Карпа-и-Дракона с кланом Ясухиро. Стражники услышали, что в этих денежных отношениях нет ничего личного, а к деньгам мы оба относимся с презрением.