Книга Письмо ни от кого, страница 72 – Геннадий Сорокин

– Он о чем говорит? – спросил у Воловского Лаберт.

– Опустив весь ужас, который нагнал Андрей Николаевич, одно я могу подтвердить: Стелла Мухина арестована и водворена в следственный изолятор. Я лично санкционировал ее арест за хранение наркотиков.

– Хорошо, тогда при чем здесь я и эта самая Стелла? Я ее в глаза никогда не видел и никакие крылья ей не обламывал.

– Ба! – воскликнул я. – А кто же ее в тюрягу упек? Я, что ли? Это ты, Юргис, сделал. Мало того, что ты убил Тихона, ты еще и девчонку на нары бросил. За Тихона тебя просто убьют, а за Стеллу – казнят.

– Чушь! – неуверенно возразил Лаберт. – Я к Стелле отношения не имею.

– Имеешь! – мой голос превратился в сталь. Сейчас или я его добью, или он уйдет в глухую оборону, и тогда придется скинуть карты и признать свое поражение. – Слушай расклад и отслеживай звенья цепочки. Ты взорвал пять человек в кафе. Один из них был Демушкин, лидер банды, состоящей из ветеранов Афганистана. О нем-то ты, надеюсь, слышал? После смерти Демушкина вся его шайка разбежалась, и на ее место заступила другая организованная преступная группа – «Борцы». Лидер борцов Задорожный решил провести передел собственности и оттяпать кусок пирога у преступного мира, возглавляемого вором в законе Лучиком. Между Задорожным и ворами началась война. Чтобы поставить всех на место, генерал Удальцов велел провести массовые обыски. На кладбище, в логове Мухи-Цокотухи, мы обнаружили и изъяли кокаин. Стелла Мухина тут же заявила, что наркотики принадлежат ей. Стеллу арестовали. Кто виноват в ее аресте? Ты! Если бы ты не убил Демушкина, то война между «Борцами» и ворами не началась бы. Логику улавливаешь? Именно ты, Лаберт, – первопричина всех бед, постигших ангелоподобную Стеллочку. Ты запомни одну вещь. Идет процесс, судят вора и выносят ему приговор. Знаешь, кого вор ненавидит в этот момент? Не прокурора, не судью, а потерпевшего, того человека, которого он обокрал. Гнев Мухи не распространяется ни на меня, ни на прокурора. За Стеллу ответишь только ты один. Все! Разговор не получился, нам пора разъезжаться.

Я выглянул из кухни:

– Айдар! У нас наручники есть? Сейчас пригодятся.

Воловский и Лаберт молчали. Помахивая наручниками, вошел Далайханов.

– Прицепи его к стояку батареи, – велел я. – Потом обыщи, чтобы в карманах не было никаких предметов, которыми можно отомкнуть защелки.

Прокурор города поднялся с табуретки и шагнул к входной двери.

– Стойте! – закричал Лаберт. – Вы же не можете бросить меня на растерзание бандитам!

– Сейчас восемь часов вечера, – спокойно ответил Виктор Константинович. – Мой рабочий день закончился два часа назад. Я не думаю, что Андрей Николаевич будет звонить какому-то Мухе. Звонки с вашего телефона можно проследить.

– При чем здесь мой телефон? – Лаберт при приближении Айдара встал в защитную стойку.

Далайханов обернулся ко мне:

– Врезать ему, чтобы боксера из себя не изображал?

Воловский вышел из кухни. Лаберт вслед ему закричал:

– Постойте, давайте поговорим! Мне нужны гарантии, я на слово вам верить не собираюсь!

– Не верь, – сказал я.

– Да, ты, ты! – захлебнулся воздухом Юргис. – Ты уже в кителе дырочку просверлил, чтобы орден за меня прицепить? Или тебе внеочередное звание дадут? Знаю я вас, за новую звездочку на погонах вы на любое преступление пойдете.

– Юргис, ты что, дурак, что ли? – с искренним удивлением спросил я. – Какие звездочки, какие ордена? Смотри!

Я расстегнул рубашку, задрал до плеч футболку.

– Видишь след от осколочного ранения? Я освобождал заложницу и попал под взрыв гранаты. Если бы не одна девушка, заткнувшая своей рукой дырку у меня в груди, я бы уже давным-давно был съеден могильными червями. Теперь суть: мне за опасное для жизни ранение, полученное при исполнении служебных обязанностей, даже паршивой медальки не дали. У нас жадное государство. Покойникам ордена горстями дают, а для живых металла жалко. Мне за «Встречу» в лучшем случае дадут премию в размере оклада. У меня нет смысла жилы рвать, чтобы припереть тебя к стене. Кражу из горкома мы раскрыли, а «клубок» во «Встрече» сам распутается. Прощай, Лаберт! У меня тоже рабочий день закончился, и я ради ста рублей не собираюсь с тобой всю ночь лясы точить.

– Какие гарантии вы мне можете дать? – повторил он.

– А какие гарантии ты хочешь получить? – спросил вернувшийся к нам Воловский.

– Я могу избежать расстрела? – по-деловому спросил он.

«Ну, вот и все! – с ощущением пустоты в груди подумал я. – Тайм выигран, клиент сломан».

– За последний год в Западной Сибири не приведено в исполнение ни одного смертного приговора, – сказал Воловский. – Горбачев хочет прослыть перед странами Запада великим гуманистом. Пока он у власти, расстреливать никого не будут.

– Сам посчитай, – вклинился я в разговор. – Суд – два года, обжалование в Верховный суд – год, рассмотрение прошения о помиловании – еще год. Итого, как минимум, четыре года жизни. Выбирай: или ужасная смерть сегодня-завтра, или четыре года в теплой камере, с хорошей кормежкой, прогулками, тюремной библиотекой и продуктовыми передачами с воли.

– Вот черт! – в отчаянии бросил Лаберт. – С чего начать? С Афганистана? А сегодня, сегодня как будет? В ИВС же нет отдельных камер?

– Я позвоню начальнику изолятора, и он освободит для тебя камеру, – сказал Воловский. – Мне, прокурору города, начальник ИВС ни в чем не откажет.

– А Муха? – подозрительно прищурившись, посмотрел на меня Лаберт.

– Юргис, я на бандитов не работаю, – ответил я. – Не в моих интересах, чтобы тебе до суда шею свернули. Я, честно говоря, жалею, что мы не смогли уберечь Самошкина. Второй такой оплошности мы не допустим.

– Черт, черт! – ломаясь от внутренней сумятицы, застонал Лаберт. – Что делать-то?

– Мне его пристегивать к батарее? – спросил Айдар.

– Да подожди ты! – закричал на него Лаберт. – Выйди из кухни, дай нам поговорить. Чего ты в моем доме хозяйничаешь? Пошел вон отсюда!

– Андрей, я все-таки ему врежу, чтобы не хамил! – сжал кулаки Далайханов.

– Юргис, – спокойно, веско и внушительно обратился к преступнику прокурор города. – Поверь мне, я видел за свою жизнь убийц гораздо больше, чем Андрей Николаевич или любой из этих парней. Я пятнадцать лет отработал следователем и чуть ли не каждый день общался с убийцами. Все они говорили одно и то же. И те, кто лишил жизни человека случайно, и кто взялся за нож из мести или ревности, и даже самый известный убийца-маньяк в нашей области твердили одно: после чистосердечного признания наступает чувство огромного душевного облегчения. Нирвана, чувство успокоенности и умиротворения. Расскажи нам все, сними камень с души и почувствуй, как станет легче.

Лаберт придвинул к себе свободную табуретку, попросил у меня сигарету.