Книга Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 1 , страница 4 – Вероника Мелан

– Катализ, – Шон прочистил горло, – химическое явление, суть которого заключается в изменении скоростей химических реакций при действии некоторых веществ. Их называют катализаторами. Каталитические реакции весьма распространены в химии и некоторые из них можно провести в домашних условиях…

Оказывается, он все это читал, и мне не пришлось прибегать к сложным манипуляциям с его же версией из параллельного пространства.

– … важное свойство катализаторов заключается в способности повышать избирательность протекания реакций. Если какие-то реагенты могут реагировать между собой по разным направлениям (то есть давать несколько различных продуктов), то с участием катализаторов во многих случаях образуется только какой-то один продукт реакции…

Аудитория притихла. Перестали скрипеть скамьи, шоркать по полу подошвы ботинок. Кто-то плохо прокашлялся и умолк. Профессор смотрел удивленно. Я балдела. Всего лишь открыла доступ к его же собственной памяти, которая на самом деле хранила абсолютно все, что когда-либо воспринимала.

Шон не сбивался. Вещал как преподаватель – неспешно, с толком, с расстановкой.

– … Катализ принято подразделять на следующие типы: гомогенный, гетерогенный, ферментативный…

А дальше шли столь заковыристые названия и формулы, что я перестала воспринимать слова связанной речью, скорее фоновым радио, сама же рассматривала черные лаковые пуговицы на пиджаке Альберта, кустистые завитки его бороды. Момент «сейчас» всегда прекрасен, всегда правилен и идеален в своей абсолютной неидеальности. В сбивчивом дыхании студентов за спиной, в собственных вспотевших подмышках, сухих губах профессора, которые тот подпирал костяшкой среднего пальца. В мухе, сидящей на подоконнике у окна, в расположении бликов солнечного света на досках пола; чьем-то голосе за дверью, новом кроссовке, с утра натершем большой палец ноги.

Шон сдал.

Сдал так, что ему готовы были аплодировать свои же. Альберт ставил свою заковыристую роспись в зачетке со столь гордым видом, будто лично клонировал и вырастил умного Шона в пробирке собственными руками.

«Молодец!» – грел взгляд. Теперь не орлиный, а по-дедушкиному добрый за внука. «Так держать!»

И за эти моменты я люблю свою «профессию».

Когда Шон встал, развернулся и зашагал к проходу вдоль рядов, он чувствовал себя победителем. Властелином мира, его полноправным управляющим, едва ли не Создателем. Сияющей рок-звездой, любимчиком Вселенной, сыном Бога Богов.

И я вместе с ним. В этот момент я пропитывалась его «везучестью», обожанием самого себя, полнейшим восторгом от момента. Мы приходим жить за ощущениями и забываем их «ощущать». Позволять себе это делать. А я не забывала. Если бы меня можно было бы представить шариком, то сейчас я надулась бы от счастья до предела. Своего? Чужого? Не бывает разделения, бывает просто счастье.

И на радостях я помогла Шону преодолеть страх и подмигнуть-таки блондинке, которая тут же зарделась нежным румянцем.

Все, Шон был счастлив. То был его день. И мне даже жаль было его покидать на крыльце университета.

Но то была его жизнь, а мне пора возвращаться.

Однако он же – Шон Макконелли, паренек, полюбившийся мне своей незамысловатой простотой и незамусоренностью, – спустя сорок минут стоял перед дверьми агентства «Счастливая Судьба». И протягивал мне в качестве презента плетеную корзинку, доверху наполненную шоколадом и чаем.

– Это вам!

Он до сих пор светился. И так странно было смотреть на него снаружи, побывав у него в голове.

– Спасибо!

Конечно, он еще несколько дней назад заплатил мне пятьсот баксов (с каждого клиента я беру ровно столько, сколько он без особенного сожаления может себе позволить), но его радость требовала выхода наружу, я понимала. И это было приятно.

– Без вас бы я не справился. Я всего этого даже не помнил.

– Помнил, – я улыбнулась, – просто забыл, куда внутри собственной головы нужно смотреть.

– Я знаю, что не вспомнил бы.

На его щеке замечательная ямочка – озорная, сексуальная. Думаю, сегодня к ней прикоснутся пальцы Лии, которая уже приглашена на вечеринку. О, взбалмошная молодость, о бурление гормонов и чувств, как это прекрасно!

– Удачи тебе! Приходи, если что.

Он сбежал с моего крыльца легко и резво. А мне до сих пор помнилась гибкость и крепость его мышц изнутри.

Жизнь великолепна! А уж если с ароматным чаем и шоколадом…

*****

Октябрьский ветер безжалостно рвал желтые листья с верхушек деревьев; похолодало. Еще вчера стояла теплая сухая погода и тополя полыхали солнечными макушками, а сегодня под ногами уже лежал плотный разноцветный ковер. Шагнешь – и ботинок утонет. Ставший знакомым мне Нордейл (и оставшийся за год все таким же незнакомым), подобно усталому старику, начал спешно тонуть в сумерках, с каждым днем все быстрее.

Мой ужин – рис со специями и мясом, оставленный в холодильнике Дамирой, – я ела неразогретым. Под очередной фильм-мелодраму о любви. Снаружи шумела и ревела непогода, а внутри тепло. На экране любят друг друга – обнимают, целуют, дурачатся, клянутся в верности, дышат в унисон.

И я злилась. Не на героев. На то, что тоже хотела дышать с кем-нибудь в унисон, хотела любить и дурачиться, рассказывать тайны, открываться, балдеть от того, что тебя принимают целиком, «голой».

Что ж, я один раз побыла «голой». После чего лишилась жизни.

Да, одна-единственная ошибка «молодости» стоила мне тела и исковерканной судьбы.

А я все равно хотела любить.

Не дура ли?

Скрипели от раздражения зубы, скрипел на них переперченный (когда-нибудь я сделаю ей официальный выговор) плов. Щемило от вполне объяснимой тоски сердце – хочу любить, хочу вернуться домой, хочу, как прежде, радоваться жизни. Много «хочу» – мало понимаю «как».

*****

Мой дар обнаружился в пять лет. Нет, не потому, что родители заметили странное, а потому что к нам в дом, привлеченные видением, пожаловали гости – Мены. Именно они впоследствии, помимо матери с отцом и обычной школы, которую я посещала, стали моими учителями. Две женщины. Они приходили к нам в дом дважды в неделю до самого моего восемнадцатилетия.

Мелодрама на экране давно закончилась, проплыли титры, началась реклама; я погрузилась в воспоминания.

Если бы не Мены, мои родители считали бы меня обычной. И я сама тоже. Разве что странной. Бесконечно сильная чувствительность толкала бы меня в объятья осознанных снов, и говорить на темы, которые мало кто сумел бы поддержать. О вибрациях пространства, о видениях, о том, что я могу слышать чужие мысли, воспринимать не свои эмоции, изменять их. Сложно представить, куда бы я забрела со своим даром, если бы не своевременные гости, которые спокойно и внятно растолковали моим родным, что их ребенок – необычный, а самому ребенку вещи, которых делать нельзя.