Онлайн книга «Юлианна, или Игра в «Дочки-мачехи»»
— Поня-ятно!.. — мрачно сказала Александра. — А его вдова и дети, с ними что стало? — Они уцелели. Их увели к себе соседи, а потом спрятали в одной из тихих старинных деревенек в псковских лесах. Старший сын Алексей, отец нашего соседа, через несколько лет вернулся в Псков. Но на месте сгоревшего священнического дома стояли уже два новых домика, и в одном из них поселился школьный учитель. Это был мой отец. Алексей Викторович со временем перекупил второй дом у наших соседей, а его сын, наш сосед Виктор Алексеевич, решил полностью восстановить дом своего героического деда, отца Виктора, таким, каким он его видел на старой фотографии. Фотографию эту, кстати, я ему разыскала в нашем краеведческом музее. Вот и вся история. — Так дядю Витю в честь его дедушки назвали? — спросила Аннушка. — Да, в его честь. По крайней мере, он сам так считает. Дмитрий Сергеевич покрутил головой и сказала: — Нет, это надо же! Я жил тут несколько лет, вроде и отношения у нас с дядей Витей были хорошие, добрососедские, даже выпивали несколько раз вместе, а самого главного я о нем, оказывается, и не знал! Ну, работает дядя Витя на реке, катер какой-то куда-то водит, простой вроде дядька, а он, оказывается, внук расстрелянного большевиками священника! — Он не всем про себя говорил правду, Митя. — Не доверял, значит, соседям? — Выходит, так. — А вам, Анастасия Николаевна? — спросила Александра. — Вам он, конечно, доверял? — Представьте, да. По-моему, я с самого детства все о нем знала. — И ни один человек не уцелел из всего того Талабского полка? — спросил Дмитрий Сергеевич. — Уцелели двое, полковник Пермикин и один рядовой, который тоже скрылся и тихо дожил до самой старости. От него люди и узнали, как происходил расстрел Талабского полка красными и эстонцами на льду Наровы, под Нарвой. А полковник Пермикин к концу гражданской войны стал генералом армии, ушел в эмиграцию, умер и похоронен в Австрии. — Так значит, остров Залита назван в честь комиссара, которого талабские рыбаки в озеро бросили? — спросила, нахмурясь, Юлька. — Да. — А как раньше назывался остров? — Остров Талабск. — Вот пусть бы он так и назывался! — сказала Александра. — Или переименовали бы его в честь белого генерала Пермикина, который рыбацкий полк создал! — предложила Юлька. — Или пусть он называется Никольским — ведь на нем не только батюшка отец Николай жил, на нем и храм Николая Угодника стоит, — сказала Аннушка. — Вы все правы, девочки! — сказал Мишин, обращаясь, кажется, не только к дочерям, но и к Александре. — Но Талабский архипелаг — это ж не какие-нибудь необитаемые острова, на них люди живут, внуки и правнуки тех самых рыбаков-героев. Вот пусть они и решат этот вопрос! И спасибо вам, Анастасия Николаевна, за рассказ. — Ну, теперь-то вы согласны со мной, Митя, что сосед должен восстановить дом своего деда? — спросила бабушка. — Конечно! — согласились Дмитрий Сергеевич и Юлианны. — Пусть восстанавливает! — А вы что об этом думаете, Александра? Александра вздрогнула — она думала о другом. — О чем? — О том, что сосед должен восстановить дом деда? — Ну, конечно, должен! Только я о другом думала: я вдруг вспомнила песню Александра Галича «Ошибка». Знаете? — и она тихонько напела: «Мы похоронены где-то под Нарвой, под Нарвой, под Нарвой…» — И я поняла, о ком эта песня: она о белогвардейцах, погибших под Нарвой. — Что это за песня? — спросила Юлька. — Ты тоже не знаешь ее, Аннушка? — Не знаю. — Если бы была гитара, я бы вам спела. — Гитара есть, Александра. Анастасия Николаевна, можно? — спросил Дмитрий Сергеевич. — Ну, конечно, можно, Митя. Сходи, принеси! — Это нашей мамы гитара, — пояснила Аннушка Александре. — Мама хорошо играла и пела. Дмитрий Сергеевич сходил в комнату бабушки и вернулся с гитарой. Он протянул ее Александре и сказал: — Боюсь, что она очень расстроена, на ней давно уже никто не играл. — Ничего, я попробую настроить, — сказала Александра. Пока она настраивала гитару, все молча ждали. А потом Александра ударила по струнам и запела: Мы похоронены где-то под Нарвой, Под Нарвой, под Нарвой, Мы похоронены где-то под Нарвой, Мы были — и нет. Так и лежим, как шагали, попарно, Попарно, попарно, Так и лежим, как шагали попарно - И общий привет!.. Она пела песню о мертвых солдатах, которые лежат замерзшие в земле, которых «не тревожит ни враг, ни побудка». И вдруг павшие воины слышат голос трубы: Эй, поднимайтесь, такие-сякие, Такие-сякие! Эй, поднимайтесь, такие-сякие, Ведь кровь — не вода! Если зовет своих мертвых Россия, Россия, Россия, Если зовет своих мертвых Россия, Так значит — беда! — И вот сейчас — слушайте! — скороговоркой сказала Александра и запела дальше: Вот мы и встали, в крестах да нашивках, Нашивках, нашивках, Вот мы и встали, в крестах да нашивках И в белом дыму. Встали и видим, что вышла ошибка, Ошибка, ошибка, Встали и видим, что вышла ошибка, И мы ни к чему! Александра допела песню. В конце песни говорилось, что мертвые солдаты встали спасать Россию и увидели, что вышла ошибка: это по полям, где они полегли, «гуляет охота, трубят егеря». — Поняли, девочки, про кого песня? — спросила Александра. — Про пехоту, которая полегла в сорок третьем году, — сказала Аннушка. — Бесславно и зазря, — добавила Юлька. — Не только, не только в сорок третьем! — с жаром возразила Александра. — Вы же слышали: «Вот мы и встали, в крестах да нашивках»! Поэт не зря так сказал, и ошибиться Александр Галич тоже не мог: он знал, что кресты могли иметь только солдаты первой германской войны и белогвардейцы. Значит, он пел о тех и других — о павших в сорок третьем и в девятнадцатом! — О героизме Талабского полка писал еще Александр Куприн, — сказала бабушка. — «Купол святого Исаакия Далматского», так называется эта вещь. Он писал, что во время наступления Юденича на Петроград именно талабцы первыми увидели вдали купол Исаакиевского собора. Но в Петроград они не вошли, им пришлось отступать к Нарве. Знаете, о чем я жалею, мои дорогие? О том, что мы не пригласили на наш вечер Виктора Алексеевича. |