Онлайн книга «Сварить медведя»
|
– Весь дом! Весь дом обыскали! В постельном белье копались, сволочи… – Они все еще здесь? – спросил я. Она яростно замотала головой: – Ушли. Я попросил ее вернуться в дом, а сам пошел в сарай. Мешок был на месте. 65 На следующий день я опять пошел к Юсси. Он по-прежнему, избитый и измученный, лежал на нарах с закрытыми глазами. Михельссон ходил вокруг и гремел ключами, пока я не потребовал, чтобы он ушел. Я здесь в качестве священника, сказал я, и хочу поговорить с арестованным с глазу на глаз. – Но исправник сказал, что… – Пленник по закону имеет право на исповедь, – оборвал я его. Что-то в моем тоне на него подействовало. Он вышел, запер дверь каталажки и исчез. – Юсси, будет суд. Он еле заметно кивнул. В углах губ скопилась высохшая пожелтевшая слюна. – Я решил представлять твои интересы, Юсси. – Почему?.. – спросил он почти беззвучно. Потрогал лоб – жар. Парень болен. – Потому что я тебя предал. Потому что не сумел тебя защитить. – Но, учитель… – Только вот что… сначала я должен знать все, чего я не знаю. Ты можешь отвечать на мои вопросы честно? – Д-да… – Это ты нападал на девушек? Он уставился на меня сумасшедшими глазами и даже сделал попытку встать. Я удержал его на нарах. – Это ведь ты, Юсси, шпионил за Марией и Нильсом Густафом в тот вечер после танцев в Кеннте. Я опознал твои следы за поваленным деревом. Это точно твои кеньги. Мало того – тот, кто там стоял, левша. Как и ты. Ты оборвал куст багульника и натерся. Листья лежали на земле. Я не знаю никого, кто натирался бы багульником от комаров. И на следующий день от твоих волос пахло багульником. – Но я… – Чем ты занимался, Юсси? – Я… я видел, как они там миловались. – Мария и Нильс Густаф? – Да… – Наверное, было нелегко. Ты же влюблен в Марию. Я много об этом думал, перебрал все возможности. Может, тогда тебе пришла мысль разделаться с художником? Ты навестил его и положил яд в коньяк? Юсси молча покачал головой. – Ты же должен был кипеть от гнева, Юсси. От гнева и желания. Может, ты почувствовал себя волком? Потребность в живой плоти, знаешь ли… Похоть от дьявола, но ее никто не отменял. И ты решил выждать. Вынул карандаш, очинил и начал писать. Что ты писал, Юсси? Может, стихи? Короткие строки о женщине, которую ты любишь, о ее измене, о ее притворстве. Она ушла с другим… а ты в ярости и отчаянии остался сидеть там, за деревом… И вдруг увидел другую девушку. Пил спиртное к тому же. Она идет одна, идет прямо на тебя и ни о чем не догадывается. Ты достаешь платок, завязываешь лицо… Я замолчал – пусть помучается. Плоский, без глубины блеск глаз, как бывает при лихорадке. Глаза-пуговицы. Он опять попытался сесть – загремели кандалы. – Юсси, Юсси… я ведь знал – ты все лето шнырял то тут, то там. А я ведь совсем недавно тебя предупредил – не выходи из усадьбы. А ты среди ночи пошел и дожидался Марию. Среди ночи… Ты же сам понимаешь, как это выглядит. – Я… я думал только… – Ты взял с собой торбу. Зачем? Взял еду, кашу Бриты Кайсы, одеяло, огниво – все как для долгого путешествия. Ты собрался исчезнуть? Он кивнул с закрытыми глазами. – И хотел с ней попрощаться? Потрогать ее последний раз? Потрогать… и сдавить шею, а потом смотреть, как она, бездыханная, лежит у твоих ног? И всё – со всем покончено. С Марией, с Кенгисом, со старым глупым простом… Юсси исчез навсегда, затерялся на лесных тропах и никогда не вернется. – Нет… – сдавленно прошептал Юсси. – Разве не так? – Нет… мы оба… я и Мария… – Что – вы оба? – Мы решили уйти вместе… на север. Он попытался взять меня за руку, но помешали кандалы. – Учитель должен мне верить… Я ни на каких девушек не нападал! – А почему ты не сказал, что собираешься нас оставить, Юсси? Уйти без единого слова…ты мне не веришь? Я мог бы вас обвенчать. Вписал бы в книгу как мужа и жену. Ты мне как сын, Юсси, я сделал бы для тебя все, что могу. Юсси заплакал и повернул голову к стене. – Юсси, дорогой мой… – Я надеялся, что мы… она и я… я всем скажу: ребенок мой… – И куда вы собрались? – В Норвегию. – Но Мария тебя обманула, Юсси… – Нет… – Никогда не собиралась она быть твоей. Исправник узнал про все и подстроил засаду, где она должна была играть роль приманки. В ней таится сатана, Юсси, она знала, на что тебя обрекает. – Нет… Нет! Юсси передернуло, тело его изогнулось в беззвучной судороге. За дверью послышались звуки. Я потянулся за портфелем и достал оттуда потир. – Торопись… вот хлеб. Брита Кайса испекла для тебя хлеб. Я торопливо разломал хлеб на кусочки и запихал ему в рот. Открыл потир, в котором, ввиду особости случая, было не вино, а жирное, не снятое молоко, и влил в него весь потир. – За тебя пролита кровь Христова… – А-а-а… Нет! – Ты найдешь утешение в Спасителе. Он освободит тебя. Юсси с трудом проглотил и повернул ко мне пышущее жаром лицо. – Спасителя нет, – прошептал он. – Конечно же есть, Юсси. – Я никогда не мог в это поверить. – Но ты же молился со мной! Я видел твои слезы во время службы… – Я пытался, учитель. Но его нет. – Иисуса нет? Конечно есть, Юсси. – Он умер. Мертв. – Без Бога в душе человек – не человек, а дикий зверь. Ты катишься в бездну, Юсси. Оставь гордыню! – Это не гордыня, учитель. – А что это? – Всего лишь я. – Что это значит? – Я, который пока есть. Они меня почти убили, а я пока есть. – Ради Господа, Юсси! Разве так люди должны принимать тяготы мира? Разве у нас никого и ничего нет, кроме нашего «я»? – Простите, учитель. Я старался. Я очень старался. Я ничего так не хотел, как стать вашим сыном. 66 Уездный суд в Пайале собрался в одном из самых больших хуторских домов в уезде. Председатель суда Рагнарссон, пожилой человек, чем-то похожий на орла, хотя нос его скорее напоминал дверную ручку, сидел, наклонившись вперед, будто у него болела шея. Сидел и жевал пастилку. |