Книга Второй взгляд, страница 47 – Джоди Пиколт

— Пойду поищу туалет, — говорю я, поднимаясь.

— Я тебя провожу, — заявляет Спенсер.

— Я вполне в состоянии дойти туда сама.

В конце концов Спенсер соглашается отпустить меня. Он помогает мне сойти с трибуны и машет рукой, указывая, куда нужно идти.

Убедившись, что он больше на меня не смотрит, направляюсь совсем в другую сторону. Вытаскиваю из сумочки сигарету (Спенсер полагает, что женщине ни в коем случае не следует курить) и ныряю в шатер мадам Солиат. Он небольшой, черный, занавески у входа расшиты золотистыми звездами. На гадалке серебристый тюрбан, в каждом ухе по три серебряные серьги. Под столом лежит огромная собака, она высунула язык, розовый, как открытая рана.

— Садитесь, — говорит гадалка так, словно она давно меня ждала.

У нее нет ни чайных листьев, ни хрустального шара. Она не просит меня протянуть руку и не пытается рассмотреть мою ладонь. Я уже собираюсь встать и уйти.

— Не бойтесь, — произносит гадалка. Голос у нее глубокий и низкий, как у мужчины.

— Я не боюсь.

Разминаю в пальцах сигарету и слегка вскидываю подбородок, стараясь показать, какая я смелая.

Гадалка качает головой и опускает взгляд на мой живот:

— Насчет этого…

Моя мать умерла в родах. Предчувствую, что со мной произойдет то же самое. Конечно, жаль, что я не увижу своего ребенка… зато велика вероятность того, что я наконец-то увижу мать.

— Ты ее увидишь, — отвечает гадалка, словно я говорила вслух. — То, чего ты не знаешь, станет ясным. Но это замутит другие воды.

Она говорит загадками. Напускает туману, сказал бы Спенсер. Впрочем, визит к гадалке — занятие не для ученого, и Спенсер никогда бы до такого не унизился. То, что она предсказывает мне, может случиться со всяким: гадалка обещает, что я скоро получу крупную сумму денег; предупреждает, что в наш дом скоро придет незнакомец. Вытаскиваю из кошелька доллар и чувствую, как пальцы гадалки сжимают мое запястье. Пытаюсь вырваться, но она держит так крепко, что я ощущаю биение собственного пульса.

— На твоих руках смерть, — говорит она, прежде чем меня выпустить.

Чуть живая от страха, поднимаюсь на ноги и выскакиваю из шатра. О да, она права. Я приношу смерть, ведь своим появлением на свет я убила собственную мать.

Бреду, сама не зная куда, лица вокруг расплываются. Неожиданно обнаруживаю себя среди молодых людей, студентов университета, толпящихся перед входом в «Хрустальный лабиринт». Пытаюсь идти против людского потока, но это бесполезно. Толпа вносит меня внутрь, и я оказываюсь среди зеркальных стен.

Спенсер рассказывал мне об этом передвижном лабиринте, сооружение которого обошлось в двадцать тысяч долларов. Из-за перегородки доносится визг заблудившихся школьников. Воздух здесь густой, как заварной крем. Мое собственное отражение преследует меня, возникая за каждым поворотом.

Жарко, по шее стекает пот. Останавливаюсь и касаюсь рукой собственного отражения — живота, в котором живет ребенок, щеки, подбородка. Неужели всем прочим людям я кажусь такой испуганной?

Медленно иду, не отрывая руки от стекла, мои отражения следуют за мной, переползая из зеркала в зеркало… Внезапно вместо своего лица я вижу в зеркале чужое. Черные глаза, черные волосы, рот, не знающий, что такое улыбка. Нас разделяет всего несколько дюймов. Меня и мужчину, который смотрел на меня во время представления. Кажется, никто из нас не дышит.

Ох, как жарко. Это последнее, что я успеваю подумать, прежде чем все вокруг заволакивает темнота.

* * *

— Все хорошо, Сисси.

Голос Спенсера увлекает меня в длинный туннель. Когда мое зрение проясняется, пытаюсь найти знакомые ориентиры: «Хрустальный лабиринт», трибуну, лоток продавца соленых орехов. Но вместо этого вижу кувшин, умывальный таз на собственном туалетном столике и позолоченную спинку кровати. На лбу у меня мокрое полотенце, вода капает с него на подушку.

Спенсер держит меня за руку. Вспоминаю, как в детстве папа брал меня за руку, чтобы перевести через Чёрч-стрит. Я вышла замуж за Спенсера, когда мне было семнадцать; он стал вторым взрослым мужчиной, который меня оберегает. Лежа на боку, глядя на собственный живот, свисающий на бедра, думаю о том, что сама я так и не стала взрослой.

— Тебе лучше? — спрашивает Спенсер и улыбается так ласково, что внутри у меня все поет.

Я люблю его. Люблю запах его волос, люблю горбинку у него на носу, которая не дает очкам сползти слишком низко. Люблю его поджарое мускулистое тело — никто бы не подумал, что под строгим костюмом и безупречно отглаженной рубашкой скрываются такие развитые мускулы. Обожаю, когда он смотрит на меня так озадаченно, будто любовь — это вещество, количество которого невозможно измерить научным способом, ибо оно слишком быстро возрастает. Мне жаль, что мы не встретились на оживленной улице в Нью-Йорке, или на вечеринке в саду в Айове, или даже на теплоходе во время трансатлантического рейса. В общем, в любом месте, где Спенсер не воспринимал бы меня как дочь профессора Гарри Бомонта. И к нашим отношениям не примешивалось бы отношение Спенсера к моему отцу.

Он кладет руку мне на живот, и я закрываю глаза. Знаю, Комитет по изучению человеческого фактора, в котором работает Спенсер, рекомендует относиться к выбору супруги с особой осторожностью. Но Спенсер выбрал меня отнюдь не потому, что я — это я. Он выбрал меня, потому что я дочь своего отца.

Интересно, что чувствовал Спенсер, принимая решение. Уж конечно, он располагал всей информацией обо мне. Знал о моем… скажем так, дефекте. И тщательно взвесил все за и против.

— Как я здесь оказалась? — За этим вопросом скрывается несколько других.

— Ты потеряла сознание на выставке.

— Было слишком жарко…

— Отдыхай, Сисси.

«Я чувствую себя превосходно!» — хочется мне закричать во все горло, хотя это неправда. В детстве я иногда забиралась на крышу нашего дома, этого самого дома, где мы живем сейчас, раскидывала руки, как крылья, и орала на весь Комтусук. Дело было, разумеется, не в том, что мне хотелось сообщить людям нечто важное. Просто отец постоянно твердил, чтобы я не шумела, и порой это начинало действовать мне на нервы.

Иногда мне кажется, что в крови у меня возникают какие-то темные завихрения, которые дают о себе знать в самые неожиданные моменты. Сейчас, когда Спенсер так трясется надо мной, это происходит особенно часто. Постоянно хочется курить. Сегодня я зачем-то отправилась к гадалке. Вчера порезала себе руку.