Книга Лига выдающихся декадентов, страница 13 – Владимир Калашников

Улицы становились уже, безлюднее, а лошади ступали всё медленней. Поводья провисли, а кучер уронил голову к груди. Розанов заметил:

— Наши пререкания запутали извощика. Эй, любезный!.. Не слышит.

Меньшевик, подняв брови, в упор посмотрел на философа:

— Василий Василич, помните, давеча попрекали меня, дескать, я хватку подпольщика потерял? Так вот, она при мне.

Розанов метнул быстрый взгляд в спину извощика, перехватил трость посередине.

— Вы так полагаете?

— Я уверен!

Вольский медленно завёл руку под борт пиджака, а когда вынул, четыре пальца были закованы металлической дугой с четырёхгранными шишечками.

Прислушивавшийся к разговору Боря перевёл взгляд с одного своего спутника на другого, с кастета на трость, и, наконец, уставился в спину кучера. Вскочил и затрясся, как тоненькая берёза под вихрями, всплёскивая руками и визжа:

— Надо было взять мотор!..

Тут уже сдали нервы у Василия Васильевича — он принялся охаживать тростью спину предателя:

— Готтентот! Негодяй! Ах ты, тётка! Варнак! Кому говорят, доставь в «Эдельвейс палас»!

Мужик дёрнул поводья, хотел было соскочить с облучка, но Вольский усадил его на место тычком кастета в печень. Кучер кинулся в другую сторону и повис на трости Розанова.

Из подворотни возникла Анна Рудольфовна собственной персоной. Это была не та нервная петербургская Минцлова, которую соратники повидали в логове сектантов. Новая Минцлова излучала уверенность.

Убедившись, что сбежать не получится, извощик сделал то, что от него и требовалось — стегнул лошадей поводьями. Однако экипаж не тронулся с места. Минцлова сжимала заднюю ось обеими ладонями и пыталась то ли приподнять, то ли опрокинуть экипаж. Отвращаясь смотреть на неё, Боря поднял «верх» и тут же боязливо заглянул в целлулоидный иллюминатор, врезанный в заднюю стенку. Теософка, взревев, смахнула складчатую крышу на мостовую и снова вцепилась в ось.

Розанов неистовствовал:

— Поясница стреляет? Вот тебе припарочка!

На пару с Вольским они гвоздили спину извощика, тот хлестал лошадей, всё зря — не сдвинулись и на полкорпуса.

— Голем, глиняная чушка! — истерически вскрикнул Розанов, впечатлённый колоссальным видом Минцловой.

— Я знавал её папу — адвоката, Рудольфа Рудольфовича! — криком ответил Боря. — Она — из мяса.

— Коля, умоляю вас, используйте огнестрельное оружие!

Долго просить Вольского не было нужды: бывший подпольщик сел вполоборота и с локтя выстрелил в чудовище, крошащее кузов. Пуля срикошетила будто от чугунной статуи.

— Только чрез океан возможно изгнать меня из мира живых! — проскрежетала теософка.

Она ударила глыбой головы в заднюю фанерную стенку экипажа — только щепки полетели. Из-за неловкого движения ось едва не вырвалась из рук Минцловой.

— Скользят, — прохрипела, словно жалуясь, бывшему ученику.

— Анна Рудольфовна, а вы — тальком!.. — ядовито промолвил Боря и высыпал ей в лицо содержимое попавшейся под руку банки.

Теософка сморщилась и чихнула, выпростав не менее чашки слизи на Бугаева. Раскрыла рот для второго раза и выпустила экипаж, чтобы зажать рот.

Кони рванули, и Боря повалился на сиденье. Тщетно пытался он крошечным платочком из нагрудного кармана счистить вещество, залепившее лицо и галстук.

Розанов с Вольским, пребывая в аффекте, потчевали извощика, а тот вопил что есть мочи:

— Звиняйте, баре! Искусили, ироды, червонцем! Попутал грех!

Не прошло и пяти минут, как коляска встала у гостиницы.

Спутники поспешили к стойке регистрации.

— Коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения. С друзьями.

— Вольский, бездельник, — буркнул меньшевик.

Бугаев пискнул:

— А я вам визитную карточку оставлю.

Портье, не глядя, сунул картонный прямоугольничек в книгу для записей.

— Что за тварь дьяволова? — разразился философ, едва они вошли в номер и уселись в кресла перевести дух после незадавшейся поездки.

— Гипноз! — убеждённо сказал Вольский. — Быть не может, чтобы свинец от человека рикошетил.

— Так это от человека, — поправил Василий Васильевич.

— Я как поборник материализма… Гипноз. Либо панцирь под платьем, — твердил Вольский.

— Надо бы нам как-нибудь поименовать наш союз, — медленно вымолвил Розанов.

— Зачем? Главное дело хорошо обделать. Да и долго ли нам в союзниках быть? — озадачился Вольский.

— Напрасно вы так думаете, Николай Владиславович. Как пароход назовёшь…

— …так он и будет называться, — гыгыкнул Боря.

— …так он и поплывёт, — не обращая внимания на поэта, продолжал Розанов. — К примеру, ваши меньшевики будущего лишены, суждено им умаляться до полного исчезновения. А вот большевики, ясно уж из названия, нацелились на господство. Так и нам потребно крепкое название, чтобы пребывать в дружбе и согласии.

Бугаев задумался над чем-то.

— Что, Боря, у вас появилась идея? — с улыбкой спросил Василий Васильевич.

Поэт ответил неразборчивым бормотанием.

— Нужен роман, который ударит по замыслам антимуз, — Розанов махнул сжатым кулачком. — Сведёт на нет их усилия. Предотвратит грядущий хаос.

— Василий Васильевич, так напишите эту штучку, — посоветовал Бугаев.

— Я уже объяснял Коле, почему не могу. Вот мой аргумент, тогда не раскрытый: почти всё, мною писанное, мгновенно устаревает. Видать, от природы я — газетчик. Обсуждаемый нами роман должен жить века.

Бугаев пожал плечами.

— Боря, вы должны взяться за такой роман, — продолжал Розанов.

— Да, Борис Николаевич, прислушайтесь к словам старшего своего коллеги, — поддержал Вольский.

— Коллеги, умоляю… Я только-только принялся за «Лакированную карету»! Надо восстановить украденные записи. В этой вещи герой не менее чем сама имперская столица — Петербург…

— Борис Николаевич, да как же вы не понимаете, — перебил его Розанов, — я бы заказал этот труд старику Боборыкину, если б всё дело заключалось только лишь в «написать»! Нужно выявить законы!.. Кто, как не вы, разглядевший законы поэзии, соорудивший остов целого жанра: символизма, кто, как не вы, пригоден к этому? Вы, расшифровавший в «Глоссалолии» каждый звук русской речи!.. Я не хочу вас приволить, единственно взываю к рассудку. Вы можете спасти Россию! Коль на себя возьмёте крест, я поделюсь своими наблюдениями и соображениями, помогу, чем смогу, потребуется — целиком уйду к вам в подчинение.

— Пожалуй… Нет! Я не согласен.