Книга Лига выдающихся декадентов, страница 49 – Владимир Калашников

— Что вы всё время ходите? — завопил Боря вслед. — Который раз толкаете!

Субъект остановился и со злостью ответил:

— Хожу не чаще других! Витать во облацех должен? Вас, такого хилого, все задевают, а отвечай — я один? — Казалось, сейчас он начнёт метать искры, но, смерив яростным взглядом Борю, он вдруг сунул ему руку: — Тиняков. Проследуем в рюмочную?

Бугаев решил, что в этот раз наблюдение закатов может подождать.

— Хотите, расскажу, как я таким стал? — протянул Тиняков, развалившись на стуле. — Эй, человек, пару чая, калач и штофчик. Болезный уплатит. Я ведь из купеческого сословия, в юные лета слыл послушным и благодарным чадом, уже имел маленькие счётцы в левом кармане и в правом — безмен со специальным, облегчённым на дюжину золотников фунтом, пока однажды…

Следующие пятнадцать минут новый знакомец повествовал. Боря слушал напряжённо, с широко раскрытыми глазами, а когда Тиняков кончил, вскричал:

— Какой ужас! Зачем вы надели сразу галстух и бант?

— Если в своём углу оставлю, жильцы сопрут, — раздражённо пояснил Тиняков. — Да что вы, в самом деле, невпопад!.. О чём только думаете? Я вам драму жизни повествую!..

Боря исправился, воскликнув с той же экзальтацией:

— Как же злодеи уместили убитого в чемодан?

— Измельчили, — оскалился Тиняков. — Представьте, каково мне было. Воспылать любовью, просить руки и сердца, наконец, снабдить паспортами, деньгами её и её мнимого брата. А она — убийца законного мужа, сбежавшая с любовником! Известно, превратился я в циника, переселился в Петербург и начал писать стихи.

— И что же, стихи помогли вам? Вы нашли друзей, заслужили любовь прекрасной дамы, излечились от одиночества?

— Нет, но благодаря стихам я привык к своему положению, — отмахнулся Тиняков. — Бывает, у человека нос тонет в лице от звуков свирели пастуха Сифила. А у меня вследствие той историйки душа провалилась. В желудок и ниже. Чего я не скрываю: «Только б водились деньжонки, да не слабел аппетит».

Бугаев задумался на минуту.

— Александр Иванович, заглянем сейчас в гости к моему знакомому. Ваша история будет ему интересна.

— Как же можно: мне — в приличный дом! — смакуя, сказал Тиняков. — Я же всем противен. Да я завсегда честно признаюсь, — Тиняков набрал воздуха и торжественно прочитал: — «Я до конца презираю истину, совесть и честь». В том моё credo. Для вас достаточно гадко? Нет? Сюда ещё гляньте.

Толстяк подставил Боре под нос головку трости со стёклышком, защищавшим пикантную миниатюру a la triple alliance. Замер, надеясь уловить в собеседнике хотя бы тень отвращения. Однако Бугаев, не меняясь в лице, промолвил:

— Чувствую, вы показываете мне что-то нетипичное, но не пойму что. Однако знаю того, кому сии комбинации покажутся небезынтересными.

Тиняков недоверчиво забормотал:

— Ладно, самому любопытно, что за люди такие, кому не противно.

* * *

Вольский сидел на диване, сложа на груди руки, когда влетели Боря Бугаев и неизвестный господин алкоголической внешности. Наготу Василия Васильевича он отметил вскидыванием брови.

— Барышню, что в передней ожидает, ни в коем случае не впускайте, — предупредил Розанова поэт. — К нам с маменькой в Москве приходила. Замучила!

— Я ещё рыцарь, хоть и без панталон, — выспренно произнёс хозяин кабинета, за неимением меча взмахнув щёточкой. — Как же могу отказать!.. Переговорим с вами, выслушаю и её. Вижу, вам не терпится?..

— Я вам интереснейший характер привёл, изучите! — воскликнул Боря.

— Тиняков! — хрипло представился гость.

— Наслышан. Кажется, банкир? — писатель поднял лицо от монеты и, смерив гостя с головы до ног, задержался взглядом на опорках. — Хотя вряд ли.

— Чин проклятого поэта обязывает иметь карточку, — глухо сказал Тиняков, протягивая прямоугольник толстого картона. Оттиск создавал иллюзию частого гребня с вшами и гнидами, а посаженная на клей белая присыпь усугубляла сходство. Василий Васильевич лишь хмыкнул. Заложил карточку между страниц толстой книги, раскрытой на письменном столе.

— Выслушайте историю Александра Ивановича, — сказал Боря и забился в угол комнаты.

— Что ж, попотчую анекдотом. Вы, верно, собиратель? — развязно произнёс Тиняков. — Ежели понравится, копейку киньте. А то я ещё станцевать умею, только скажите. Так вот… Однажды я увидал на вокзале девушку. Она куда-то ехала с братом, — приступил Тиняков.

Снова он рассказывал про то, как встретил у касс провинциального вокзала брата и сестру Карамышевых, как полюбил девушку с первого взгляда, как хитростью вызнал, куда они взяли билет, и выкупил тот вагон целиком, как бы со скуки познакомился с попутчиками. Как своевольно пригласил их в одно из папашиных имений, три месяца устраивал досуг и развлекал. За четверть часа Тиняков достиг финала:

— За невольное соучастие меня приговорили к церковному покаянию. Папаша мирволить перестал, завещал добро монастырю и скоро помер. Вот и всё. Сплясать ещё?

— Лучше не переступайте лишний раз с ноги на ногу. Ваши опорки из сапог «со скрыпом» сделаны, — продребезжал Розанов. — А ловко вас провели. Сколько лет прошло с той истории? — уточнил он.

— Три года как.

Розанов нахмурился:

— Я почему-то вообразил себе, что история давняя. Вы твердили, как были юны. Вы за эти три года так растолстели?

— Кажусь старше, чем я есть. А чего вы хотели? — криво улыбаясь, развёл руками Тиняков. — Скверное питание, алкоголь и прочие излишества. Вот я пятого дня уединился с бутылочкой пива… Постойте, их, кажется, было две, — Тиняков сунул руку в карман редингота. — Точно, две пробки. А заел, знаете чем?

— Удивите нас.

— Сальной свечкой, — ухмыльнулся Тиняков. — Вот и огарок тут же.

— Ноуменально! — с наивным восхищением произнёс Розанов.

— Сальная свечка как швейцарский нож — ко всему приспособлена, — сардонически продолжал Тиняков. — Клопов застращать, насморк вылечить, верёвку натереть, ну и на поминках закусить…

— Ещё можно при её свете радоваться жизни, отдавать дань науками и искусствами, — назидательно сказал Василий Васильевич.

— Это лучше делать при свете электрического лампиона, — с издёвкой сказал Тиняков. — Особенно — жизни радоваться. Засиделся я у вас. Денег не даёте. Пойду.

Розанов замахал руками:

— Погодите. Остались ещё неясные детали. Карамышевых схватили?

— Куда там.

— Если бы убийцы поехали в Европу, их там непременно арестовали бы, — засюсюкал Розанов. — Вся затея с паломничеством за благословением маменьки на брак — ложный след для полиции! Вас живым только для того оставили, чтоб назвали сыщикам имена, на которые вы достали паспорта. Конечно же, преступники уничтожили документы и залегли на дно в одном из губернских городов. А то и в столице: лучше Петербурга для беглецов места нет. Так, а скажите, кем был убитый? Какого рода и чина?