Книга Лига выдающихся декадентов, страница 59 – Владимир Калашников

— Вы знаете её? — удивился Василий Васильевич, едва сдержав непроизвольный порыв повернуться.

— Только в лицо, раз видела и запомнила навсегда, — ответила Папер. — Она — та дама, которая оторвала батюшку на старости лет от семьи!

— Что вы такое говорите!.. Это всё фантазии, — донёсся голос Зинаиды, заглушаемый шуршанием тканей. — Зачем мне дядюшка? К тому же он так безнадёжно стар. Раз в месяц я проведываю его. А вы, глупенькая, преследовали меня, приняв за?.. Это уморительно. Да, а как вы?.. Я же вас заперла! — торопливо произнесла Карамышева.

— Всего-то дел: откинуть тонким предметом крючок! — фыркнул Боря.

— У вас криминальные наклонности! — сказала Зинаида с осуждением.

— Отнюдь нет, — запротестовал Бугаев. — Просто я поэт.

Карамышева вздохнула:

— Это всё объясняет. У поэтов большая фантазия. Можете оборачиваться! Как вы вообще вышли на мой след? — бросила она.

— Александр Иваныч заметил сходство Марии Папер с вами, и Василий Васильевич предположили родственную связь, — непринуждённо объяснил Боря.

— Какая чушь! — фыркнула Зинаида. — Нет и не может быть никакого сходства. Мы с братцем Колей были сиротами.

— Братец?.. Не любовник? Так вы были действительно брат и сестра? — спросил её Тиняков, испепеляя взглядом Василия Васильевича.

— Ну, конечно же! Mamá взяла нас на воспитание. Сама не могла стать матерью, кажется из-за разлития жёлчи в организме.

— Вот вы и стали походить на восприемницу. Оно же перетекает всё — в касаниях, в интимностях, — затряс бородкой Розанов. — У вас был антиправительственный семейный подряд?

— Mamá учила: революция совершается прежде всего путём завоевания культурного доминирования, — отчеканила Зинаида Карамышева. — Для того чтобы этого достичь, необходимо чтобы вся целиком интеллигенция заразилась революционными настроениями. Наша интеллигенция ближе не к рациональной английской, а к мандаринной китайской. Значит нужно что?.. Мнение авторитета! Литература — наркотик для народа, вроде опиума. Соединяем авторитета и литературу. Вот отсюда и росли корни нашего замысла. Сам Пушкин, величайший поэт, призывает к цареубийству!..

— И вы рассчитывали, что вам позволят?..

— Я пессимист из-за ума, но оптимист из-за своей воли! — гордо сказала Зинаида.

— Пессимист-ка! Оптимист-ка! — жалобно воззвала Мария Папер. — Почему вы не выговариваете суффиксов?!..

— Не крутите с пушкинисткой, ни с опти- ни с пессимисткой, — напел Боря.

— Александр Иванович, пожалейте… Меня увезли! — всхлипнула Зинаида. Глаза её предательски оставались сухи.

— Ах ты, мисюсь!.. — едко сказал Тиняков. — Увезли её, понимаешь…

— Я хотела принять ваше, Александр Иванович, предложение руки и сердца. Это всё брат!.. Он принудил меня к участию в убийстве бедного Разорёнова.

— Вот как?

— Но я лишь сторожила вход, — прибавила Карамышева. — Тогда я была совсем ещё юной.

— Околоточный сообщил, что Разорёнова в два топора рубили, — приподнял бровь Розанов.

— Это всё братец, он… — Зинаида запнулась.

— Обоерукий? — подсказал Вольский.

— Именно! Вам трудно вообразить, сколь чудовищное зрелище мне пришлось вынести… Кровь, кровь повсюду, моё платье оказалось безвозвратно испорчено! Я ползала на четвереньках, вылавливая из кровавых луж клочки разорванной стариком рукописи. Знаете вы, каково вычищать булавкой запёкшуюся кровь из колец и браслетов? Я возненавидела брата! Я мечтала о его смерти!

— A propos, где ваш брат? — вмешался Розанов.

— Умер, — потупилась Карамышева. — Пару лет назад.

— А отчего?

— Внезапный приступ почечной колики.

— Ушёл, хитрец, от правосудия! — всплеснул руками Василий Васильевич.

— Я даже не распубликовала рукопись десятой главы! — встрепенулась Зинаида. — Я и хранила-то содержимое чемодана только в качестве памяти о маменьке, о наших совместных занятиях! Мы были так счастливы в те времена. Я изучала химию и настаивала чернила на сульфате железа и чернильных орешках. Искала у барахольщиков на Сухаревке старинную верже с нужными водяными знаками и ставила эксперименты по состариванию письмён на печном шестке. Ах, эта русская печь!.. Мы нарочно отправлялись на всё лето в деревню томить в печке пробные образцы рукописи. Братец Коленька готовил перья и упражнялся в пушкинском почерке и рисунках. И мы все вместе с маменькой сочиняли десятую главу, осваивали печатный станок и готовили первый тираж. Я была наборщицей, mon cher Коля служил корректором, а mamá была метранпаж.

— А где сейчас первый тираж? — осторожно спросил Розанов.

Карамышева подскочила в угол сдёрнуть шаль, драпирующую чемодан немецкой выделки. Щёлкнули запоры, и отвалившаяся крышка явила: печатный станочек, крохотную наборную кассу, брошюровочную машинку и шрифты, а также сотню или около того аккуратных книжных кирпичиков.

— Мы всё это заберём, — кивнул Розанов на чемодан. — Александр Иваныч, вы уже когда-то имели дело с этим грузом, так захватите… Кстати, Зинаида Петровна, кто именно из вашей семьи сочинил восьмую строфу?

— Это же был коллективный процесс. Я уже и не помню.

— На самом деле уже не важно. Из простого интереса, постарайтесь. Ну, вспоминайте! Восьмая строфа, третья строчка.

— Эта строфа целиком маменькина, — нетвёрдо вымолвила Зинаида.

Писатель усмехнулся:

— Знаете, какой тогда курьёз допустили? Ну, поразмыслите на досуге.

— Что ожидает меня? — спросила Карамышева.

— Сначала вы расскажете, как намеревались поступить с нами!

— Ах, я до сих пор не знаю… Выгадала до утра время подумать и радовалась.

— Вы же нас убить думали! — процедил Тиняков. — Пятерых разом! Знаете, что за такое душегубство полагается по закону?

— Вовсе не хотела я вас убивать! — возразила Зинаида, стрельнув глазками. — Может, испугать немножко. Бомба из старых маменькиных запасов, просроченная давным-давно.

— А тела куда? — неожиданно спросил Розанов.

— Неподалёку решётка закрывает сток в Карповку, — наивно ответила Зинаида.

Василий Васильевич лукаво прищурился:

— Неужто сами дотащили бы?..

Карамышева захлопала глазами.

— Вот ещё! Флигель во дворе Лавр Баклага занимает, бывший каторжник, за «красненькую» и уважение — помог бы.

— Ведь разболтает!..

— Да он спитой, больной, то и дело — почечные колики, сколько там ему жить, — махнула рукой Карамышева. — Не успел бы.

— Всё ясно. Тип женщины Ломброзо, — поджал губы Розанов.