
Онлайн книга «Император Крисп»
![]() — И с фанасиотами мы можем поступить так же, — решил Крисп. — Если мы выкорчуем деревни, где ересь расцвела наиболее пышно, и переселим их жителей на дальний восток, скажем, к Опсикиону и выше, к Истру — в бывшем Кубрате и сейчас не хватает людей для обработки земли, — то через одно-два поколения фанасиоты, скорее всего, утратят свою веру, окруженные таким количеством крестьян-ортодоксов, как щепотка соли растворяется в кувшине с водой. — Может получиться, — согласился Саркис. — В Видессе подобное уже проделывалось и прежде — иначе, как вы сами сказали, ваше величество, ваши предки не очутились бы там, где вы родились. — Да, я читал про такое, — подтвердил Крисп. — Можно даже сделать переселение двусторонним и заткнуть крестьянами-ортодоксами бреши, которые появятся после высылки фанасиотов из окрестностей Эчмиадзина. Работа потребуется огромная, но если благой бог пожелает, мы таким способом разделаемся с фанасиотами раз и навсегда. — Перемещать целые деревни — тысячи, а то и десятки тысяч человек — с одного конца империи на другой? И еще тысячи в обратном направлении? — спросил Фостий. — Не говоря уже об одной работе, подумай, сколько трудностей ты сам себе создашь! Крисп раздраженно выдохнул: — Вспомни — люди, которых мы только что победили, недавно разграбили и сожгли Кизик и Гарсавру, в прошлом году Питиос, и лишь владыка благой и премудрый знает, сколько поселений поменьше. Сколько забот и трудностей они нам уже доставили? Сколько их еще прибавилось бы, если бы мы их не одолели? А теперь положи их злодеяния на одну чашу весов, переселение деревень на другую и скажи, какая чаша перевесит. — В Хатрише и Татагуше верят в Равновесие, — ответил Фостий. — Неужели ты справился с одной ересью только для того, чтобы присоединиться к другой? — Я говорил не о Равновесии Фоса, а о тех весах, которые любой, имеющий хотя бы на драхму воображения, способен себе представить, — раздраженно бросил Крисп и тут заметил, что Фостий над ним смеется. — Ах, паршивец! Я и не думал, что у тебя хватит наглости подшучивать надо мной. Фостий, что было ему свойственно, быстро стал серьезным вновь: — Извини. Я проведу это мысленное взвешивание и скажу тебе свое мнение. — Честное решение, — сказал Крисп. — А извиняться тут не за что — я понимаю шутки, даже над собой. Иначе Саркис провел бы немало лет в камере под зданием чиновной службы — если бы отыскалась такая, куда он поместится. Генерал напустил на себя оскорбленный вид: — Если бы меня посадили в тюрьму несколько лет назад, я не наел бы себе такое брюхо. Говорят, заключенных там хреново кормят — по крайней мере, по моим понятиям. — Гмм-м. — Крисп повернулся к Фостию: — Итак, куда склонились твои весы? — Если это надо сделать, значит, надо. — Вид у Фостия был отнюдь не радостный, да и голос тоже, но Крисп его понимал. Он сам был не рад такому решению. Когда он был еще мальчиком, его вместе с деревней переселяли дважды — один раз это насильно сделали кубраты, а второй — когда империя выкупила их у кочевников, так что ему были прекрасно известны ожидающие крестьян лишения. — Но мне очень хотелось бы, чтобы нужды в этом не возникало. — Мне тоже, — сказал Крисп. Фостий удивленно моргнул, и Крисп фыркнул: Сын, если ты думаешь, что такое решение доставляет мне удовольствие, то ты болван. Но я понимаю, что без этого не обойтись, и не пытаюсь уклониться. Мне бы тоже хотелось, надев красные сапоги, делать только то, что нравится, но приходится делать и то, что нужно, хотя в этом часто нет ничего приятного. Фостий задумался над сказанным, и процесс этот четко отразился на его лице. Крисп отдал сыну должное; до похищения он, скорее всего, попросту отмахнулся бы от любых слов отца. Наконец, прикусив губу, Фостий кивнул. Крисп, весьма довольный, кивнул в ответ. Наконец-то ему удалось убедить в чем-то своего упрямого сына. * * * — Давай пошевеливайся! — крикнул солдат тоном человека, который уже раз двадцать кричал одно и то же и знает, что до конца дня ему придется повторить это столько же раз. Женщина в выцветшем сером платье и с белой шалью на голове бросила на всадника полный ненависти взгляд. Согнувшись под тяжестью переброшенного на спину узла, она побрела прочь от крытой соломой хижины, в которой жила со дня своей свадьбы, и прочь от деревни, где прожили поколения ее предков. — Благой бог проклянет тебя и пошлет навечно в лед! — прошипела она. — Если бы мне платили золотой всякий раз, когда меня проклинают, то я за последние две недели стал бы достаточно богат, чтобы купить всю эту провинцию, — отозвался имперский солдат. — И достаточно бессердечен, чтобы управлять ею! — вскипела крестьянка. К ее явному ужасу, солдата этот упрек лишь развеселил. Не имея другого выхода — солдат и его товарищи противопоставили крестьянам сабли, натянутые луки и несгибаемую решимость, — женщина побрела дальше. Следом шли трое детей и ее муж, тащивший на спине еще больший тюк и волочивший на веревке двух драных козлов. На глазах Фостия семья влилась в поток невольных переселенцев, бредущих на восток. Скоро они исчезнут из виду, как исчезает в реке капля воды. Некоторое время он еще слышал блеянье козлов, но вскоре и оно затерялось среди бормотания, жалоб, мычания коров, скрипа телег, на которых ехали крестьяне побогаче, и бесконечного шарканья ног. Кажется, это уже двенадцатая опустевшая на его глазах деревня. Фостий и сам толком не знал, зачем наблюдает эту душераздирающую картину снова и снова. Лучший из пришедших к нему ответов сводился к тому, что он отчасти сам виноват в том, что происходит с этими людьми, и потому обязан понять их чувства до конца, каким бы болезненным ни оказался этот процесс. Вечером того же дня, когда солнце зависло над недалекими горами Васпуракана, он приехал с другим отрядом в очередную деревню. Когда крестьян начали сгонять на рыночную площадь, какая-то женщина завопила: — Вы не имеете права так с нами обращаться! Мы правоверные, клянусь благим богом. Вот что мы думаем про светлый путь! — Она плюнула в пыль. — Это так? — с тревогой спросил Фостий командующего отрядом офицера. — Ваше младшее величество, подождите, пока соберут всех, и сами увидите, ответил капитан. Крестьян становилось все больше, и наконец рыночная площадь заполнилась. Фостий нахмурился и сказал офицеру: — Я не вижу ничего такого, что указывало бы на то, что они ортодоксы или фанасиоты. — В таком случае вы не знаете, на что надо смотреть, — заметил капитан и махнул рукой на угрюмую толпу. — Кого здесь больше, ваше младшее величество, мужчин или женщин? Фостий поначалу не обратил на это внимания, но теперь всмотрелся в толпу заново: |