Онлайн книга «Темные небеса»
|
Единственный вывод, который мы в данном случае сформулировали: способностями к сканированию обладают не все наши эксперты. Или, точнее, не все эксперты эти способности в себе обнаружили. Человек ведь может и не подозревать, что он обладает каким-то даром, до тех пор пока этот дар, как правило неожиданно, не вспыхнет ярким огнем. – Согласен? – спросила Дафна. – Согласен, – ответил я. Но что с этим выводом делать, было неясно. Никаких результатов мы не достигли и при попытках просканировать Виллема. Собственно, когда на очередном раунде переговоров, заручившись поддержкой Дафны, которая обещала, что будет меня страховать, хотя трудно было понять, что она имела в виду, я с замиранием сердца «повернулся» внутри себя, чтобы открыть экстрасенсорный канал, то ничего в сущности не изменилось. Эмоционального сдвига не произошло. Ментальная картинка не изменилась ни на миллиметр. Все так же звучал размеренный голос Чака, задававший очередной, заранее разработанный и утвержденный вопрос, все так же всплывал в сознании размеренный, неопределенного женско-мужского тембра голос Виллема, дававший ответ, из которого нельзя было извлечь никакой информации. Видимо, дело здесь обстояло как с телевизором: если уж канал включен и настроен (а Виллем, напоминаю, использовал на переговорах именно экстрасенсорный канал), то вклиниться в него со стороны было практически невозможно. Обозначились и некоторые любопытные обертоны. Например, я в присутствии Виллема начал ощущать отчетливый горьковатый запах, для сравнения – как бы осенью, на аллее парка, от коробчатой пересохшей листвы. Проступал он, как только Виллем входил в Павильон, и исчезал, когда после окончания раунда закрывалась за ним дверь, ведущая в галерею. Дафна этого запаха не ощущала. Что он означал, было неясно. А кроме того, в паузах, когда та или иная сторона обдумывала ответ, я начал слышать слабенькие, как будто с километрового расстояния, но вполне различимые, реденькие щелчки, точно нарезал время на дольки механический метроном или, скорей, звуковой детонатор отсчитывал истекающие секунды. – Почему именно детонатор? – нервно интересовалась Дафна. – Откуда такая метафора? – Не знаю, – так же нервно отвечал я. – Понятия не имею. Детонатор, и все. 16 Возможно, метафора эта выражала собой напряжение тех апокалипсических дней. Как раз на исходе июля служба безопасности, рывшая носом песок, арестовала четверых операторов центра связи – все арабы, граждане Саудовского королевства, им было предъявлено обвинение в передаче средствам массовой информации секретных сведений о Контакте. Это обрушилось на нас как гром с небес. За какие-то пять-шесть часов атмосфера тревоги и подозрений сгустилась до осязаемости. Каждый вдох, каждый взгляд, каждое самое невинное замечание давались с громадным трудом. Мы вдруг перестали доверять друг другу. Тем более что к вечеру следующего дня стало известно, что исчез наш Юсеф (иначе – профессор Халид): на семинар Лорда он не явился, гостиничный номер был пуст, на территории Центра его обнаружить не удалось. Вот это уже просто сшибало с ног. Что произошло с Юсефом: похищен, бежал, связан с арестованными связистами (ведь от кого-то они должны были получать информацию), как он сумел выбраться с территории Центра, а если не выбрался и скрывается, значит у него еще остались сообщники? Естественно, что наша группа попала в фокус внимания. Два дня шли допросы, которые полковник Буреску политкорректно называл «собеседованиями». Выматывали они не меньше, чем обследования у доктора Менгеле, и оставляли такое же отвратительное послевкусие. К тому же и результат их был нулевой: ничего подозрительного в поведении Юсефа никто из нас не заметил. Ну, повышенная раздражительность, нервность, ну считал (как, впрочем, и многие), что во всех бедах современного мира виновата Америка, ну полагал, что прибытие арконцев бросило на Землю зловещую тень – что здесь такого, в конце концов аналогичное мнение совершенно открыто высказывали и многие другие эксперты. Настроение у нас было подавленное: ползли слухи, что теперь нашу группу безусловно расформируют, что всех нас для перестраховки из экспертов отчислят и это позорное отчисление ляжет пятном на всю нашу дальнейшую жизнь. Мы стеснялись смотреть друг другу в глаза. Мы чувствовали себя испачканными: никто не знал, что выдавили из другого на «собеседовании». В этот памятный день ко мне заглянул Андрон Лавенков. Был поздний вечер, я сидел за компьютером, уныло просматривая бессодержательные текущие материалы, когда он осторожно поскребся в дверь. – Извини, что без предупреждения. Надеюсь, не помешал?.. Выглядел он необычно: какой-то возбужденный, помятый, какой-то взлохмаченный, с нездоровыми красными пятнами на щеках. И что самое пугающее – без галстука. Андрон без галстука – это значит рухнул весь мир. – Что случилось? Ответа на свой вопрос я не получил. Зато тут же образовался коньяк в плоской, имитирующей флягу бутылке, опытная рука плеснула на два пальца в каждый стакан, Андрон выпил, не дожидаясь меня, а потом длинно, со всхлипом втянул в себя воздух, точно придавливая им вспыхнувший в желудке огонь. – Ты, культуролог, лучше вот что скажи. Кто из наших царей придумал закусывать коньяк лимоном? Я как-то запамятовал. Наверное, умный был человек… – Считается, что Николай Второй. Только он еще посыпал дольку толченым сахаром или кофе. – Да?.. Соображал, значит… А как же он тогда революцию проморгал? Теперь на вопрос не стал отвечать я. Вообще не ко времени он тут был. Предложение арконцев создать форпост Земли в глубинах Вселенной, выдвинутое ими два дня назад, вызвало в нашей среде нечто вроде неуправляемой ядерной реакции. Непрерывно шли какие-то консультации, обсуждались идеи, напряженно работали – и, кстати, прямо сейчас – три семинара, физиков, социологов, политологов, пытавшиеся оценить обстановку. Я ни на один из них не пошел: все трудные вопросы я предпочитаю обдумывать в одиночестве. Что, между прочим, тоже было непросто, поскольку каждые две-три минуты пикал сигнал компьютера и из моей почты вываливалось чье-то очередное гениальное соображение, причем автор желал получить оценку его сей секунд. Я просто неопределенно пожал плечами. Впрочем, Лавенков ответа от меня не ждал. – Конечно, революция не спрашивает, пора ей начинаться или еще не пора, – задумчиво сказал он. – Она подкрадывается как тать в ночи. И сразу – бац, обухом по голове… – Он оглянулся. – Может быть, она уже стоит у нас за спиной… Я мельком просматривал сообщения. – Нет. – Что «нет»? – Не будет у нас революции. Ты советские фильмы помнишь? – Ага… – Кто там представлял собой «революционные массы»? Мужик – заматеревший, в шинели, с винтовкой, лет сорок пять – пятьдесят… Так вот, все это было не так. В действительности это были крестьянские парни, лет восемнадцати – двадцати, взятые от сохи, просидевшие пару лет в окопах, научившиеся убивать… Все революции девятнадцатого – двадцатого века делала молодежь. Выплескивался избыток демографической пассионарности. А у нас молодежи нет. Статистику рождаемости посмотри. Особенно по так называемым «малочисленным поколениям». Как раз они сейчас и вступают в жизнь… Не беспокойся, не будет у нас революции. |