Книга Горький апельсин, страница 57 – Клэр Фуллер

– Я знаю, что ты мне на самом деле не веришь, – произнесла Кара за моей спиной, совсем близко. – Насчет того, что у Финна не было отца.

Я остановилась, и она налетела на меня, когда я к ней поворачивалась, и мы обе чуть не потеряли равновесие. Мы ухватились друг за друга в каком-то странном объятии – словно две давние подруги. Она взялась за мои локти, помогая мне стоять прямо, и вестибулярный аппарат шепнул мозгу, что если сейчас она меня выпустит, то я полечу спиной вперед, кувыркаясь по склону холма, отскакивая от деревьев, до самого озера.

– Я верю, Кара, верю, – отозвалась я. Меня пугала ее напряженная серьезность.

– Мы с Питером не занимаемся любовью. – Она прошептала эти слова мне на ухо.

– О… может быть…

– Нет, – отрезала она. – Мы ни разу не занимались любовью, никогда.

Она помогла мне обрести устойчивость и отпустила. Мы отступили друг от друга на шаг.

– У него не получается… ну, сама знаешь… эрекция. Мы пытались, точнее, я пыталась. Много раз. Но он вечно твердит, что или слишком устал, или слишком занят. Я знаю, что это просто отговорки. Чтобы избежать смущения, разочарования. – Она тяжело опустилась на землю. – Я всегда думала, что у него и с Мэллори не выходит – и, может, вообще ни с кем.

Меня потрясло от мыслей о Питере в таком ключе.

– Но я его не брошу, – заявила Кара. – После всего, что случилось. Он обо мне заботится. Кто бы еще стал так обо мне беспокоиться, кто бы простил меня? И потом, куда бы я делась?

– Ты могла бы вернуться в Ирландию.

Мои слова прозвучали более язвительно, чем мне хотелось, но она, раздумывая о чем-то своем, похоже, не заметила этого.

– В Ирландию? – переспросила она. – Скорей умру, чем вернусь в Ирландию.

– Ну ладно, – сказала я. – Пойдем к дому.

Но она продолжала сидеть на земле.

– Хотя вообще-то я думала, – проговорила она, – что, может быть, Питер все-таки мог делать это с Мэллори. Что это со мной что-то не так. Что во мне есть что-то такое, что ему не нравится. Одно время мне казалось: это потому, что она получила образование, училась в университете, а я – нет. Но Питер презирает все эти университеты.

– Нет, не презирает, – возразила я. – Он бы хотел там поучиться, если бы ему выпал шанс.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне сам сказал.

Она фыркнула, но я видела, что ее это смутило.

– А потом я вспомнила, как Мэллори выглядела на той фотографии, которую я нашла, – продолжала Кара. – Почти такая же толстая, как ты. Я даже подумала: смогу ли я стать такой же? Такого же размера, как ты. Насколько больше мне нужно будет каждый день есть?

Я снова чуть не упала, ошеломленная ее словами. Лицо у нее было сосредоточенное, и я не могла понять, нарочно ли она сказала это, чтобы меня обидеть, или это были просто необдуманные, невинные фразы. Я вспомнила тот вечер, когда она меня раздевала. И как мне показалось, что она действительно так думает, когда она сказала, что я красивая, – а на самом деле она изучала и оценивала меня. Может, она решила, что мне польстит такой комплимент? Между тем Кара продолжала:

– «Пышнотелая» – вот какое слово использовал Питер. Может, он бы смог заняться со мной любовью, если бы я стала пышнотелой. Но когда меня раздуло от беременности, ничего не изменилось.

Она замолчала, о чем-то думая, а мое удивление тем временем понемногу перерастало в гнев.

– В общем, у нас с тобой есть кое-что общее: мы обе – девственницы. – Она рассмеялась.

Я отступила еще на шаг назад, скользнув ногой по листьям. Я никогда раньше никому не давала пощечин, смогу ли я это сделать сейчас?

– Как ты думаешь, я в конце концов смогу к этому привыкнуть – никогда не заниматься любовью? Тебе же почти сорок, правда? Я смогу с этим жить – если Питер и дальше не будет меня хотеть?

Я не сводила с нее глаз.

– Потому что, ну, у тебя же никогда этого не было, правда? Никакого секса?

– Что? – Мой мозг не поспевал за ее словами.

– Ну не надо так, Фрэн. Я просто хочу знать.

Тогда я ее все-таки толкнула, в плечо, совсем слабо, но ее это застало врасплох, и она упала навзничь. Если бы в лесу нашелся камень, я бы подобрала его и ударила ее, такая бешеная ярость во мне поднялась. Но вместо этого я развернулась и почти побежала с холма, то и дело спотыкаясь и скользя, пока не выбралась на ровное место и не оказалась у озера. Я не слышала, чтобы она меня окликала. Мне уже было все равно, что она делает. Перейдя плотину, я двинулась по тропинке мимо усыпальницы и дальше через перелесок, где мы когда-то наткнулись на лиса в капкане, но выбрала при этом другой путь.

Успокоив свою злость ходьбой, я подумала, как странно, что именно мы трое поселились в Линтонсе: возможно, все трое – девственники. Потому что Кара сделала насчет меня совершенно верное предположение. Может, я несла свою девственность точно флаг над головой: всем напоказ, кроме меня самой. Раньше я об этом вообще не беспокоилась. В подростковые годы я много училась, стремясь попасть в Оксфорд. В университете у меня была пара подружек, таких же любительниц учиться, да еще я могла похвастаться несколькими приятными часами в обществе Хэмиша, однорукого юноши: вместе с ним мы занимались, а иногда гуляли вдоль реки, и я всегда норовила оказаться справа от него – на случай, если ему захочется взять меня за руку. Но я никогда не думала ни о чем большем. После того как я ушла из Оксфорда, я не поддерживала связь ни с девушками, ни с ним.

Меня не волновало то, что Кара поведала мне о физических проблемах Питера. До этого момента я всегда (точно так же, как с Хэмишем) считала, что наши – мои с Питером – отношения основаны лишь на взаимном интеллектуальном уважении. Но теперь, просто упомянув о том, что их связь с Питером так и не получила своего полного свершения, Кара заронила в меня семя душевного и физического желания. Мысль о том, что для нас с Питером за пределами этого лета возможно что-то еще. И тот факт, что отношения между Питером и Карой складываются не очень удачно, в свою очередь, давал мне еще больше оснований думать, что у нас с ним все могло бы сложиться иначе.

За воротами, где мы с Карой и Питером когда-то остановились на краю луга, я вступила на утопленную в холме дорожку – футов на шесть ниже уровня земли. Ветви деревьев смыкались у меня над головой, образуя сумрачный коридор, который вел вверх по склону, к лесам, цеплявшимся за линию узких уступов. Из земляных стенок туннеля торчали обломки породы: наверное, весенние паводки несли по этому руслу камни с полей вниз, туда, откуда я пришла.

Тропа была шириной с телегу, ее сделали люди для людей: почву утрамбовали ступни, а позже – колеса. Я карабкалась наверх, следуя поворотам дорожки. Наверху она обвивалась вокруг уступа: такой след оставляет резец мастера на глиняном горшке, когда тот вращается на гончарном круге. Я остановилась, чтобы утихомирить биение сердца и посмотреть сквозь просвет между деревьями. Земля дальше резко шла под уклон, зеленый откос достигал самого края Линтонса, чьи бело-серые крыши светились под солнцем. Солнце отражалось от стекол оранжереи, которая казалась отсюда совсем игрушечной. Я не видела, но знала, что сразу за ней в саду прячется музей.