Книга Кроха, страница 17 – Эдвард Кэри

– Головы, – пробормотал Куртиус, чтобы Мерсье перевел. – Я занимаюсь изготовлением голов.

Мне приказали развернуть свою восковую голову и поднести к своей собственной. Я закрыла глаза, чтобы усилить эффект сходства.

Когда вдова что-то воскликнула, Мерсье перевел:

– Но они же одинаковые!

– Да, о да! – с гордостью произнес Куртиус и хлопнул в ладоши.

– Как вы это делаете? – спросила вдова.

– Это мое ремесло.

– И вы можете лепить любые головы? – засомневалась женщина. – Или только ее?

– Любые, и вообще все, что угодно, – ответил мой наставник, – все, что имеет поверхность.

– Вы зарабатываете на жизнь изготовлением голов? – уточнила вдова через Мерсье.

– Хотелось бы на это надеяться.

– Она настаивает, чтобы вы этим не занимались у себя в спальне, – заметил Мерсье. – Таковы здешние правила. Она сдаст вам отдельную комнату для работы.

Вдова указала пальцем на меня. Мерсье объяснил, что я помощница Куртиуса. На что та заметила:

– У нас когда-то была служанка. Но ей пришлось вернуться к своей родне в деревню.

– Я разжигаю огонь, – осмелилась я рассказать о себе. – Я знаю все инструменты. Я толку пигменты в ступке. Я…

– Было бы очень кстати, – перебила вдова, – если в доме снова появится служанка. Полетта обычно спала в чулане при кухне. Это вам подойдет?

Куртиус счел, что подойдет. Но и за эту комнатушку тоже полагалась отдельная плата.

– А стряпать она умеет? – осведомилась вдова.

Куртиус сообщил, что я готовила для него, и вообще весьма высоко отозвался о моих способностях, заставив меня расплыться в довольной ухмылке, и потом я все не могла скрыть улыбку, когда они пустились обсуждать другие вещи.

– Что ж, добро пожаловать в дом Пико, – произнесла вдова. – Вы убедитесь, что мы очень милые люди, очень душевные, ныне очень скорбящие. Не будьте с нами грубы. Мы очень ранимы. Мы плачем почти по любому поводу, мы очень чувствительны, мой сын Эдмон и я. – Да, я совсем забыла про сына вдовы, а ведь все это время он стоял рядом, бледный и неприметный. – Проявляйте к нам доброту!

– О, разумеется! – с жаром воскликнул Куртиус.

Она протянула руку. Мне на минуту показалось, что Куртиус запаниковал и чуть не бросился ее целовать, но тут Мерсье все разъяснил:

– Деньги!

Куртиус прибыл сюда с намерением снять одну комнату, но за десять минут вдова вынудила его снять целых три.

– И последнее, – заметила вдова. – Прошу, отдайте мне ваши бумаги. Я за ними пригляжу.

– Мои бумаги? – изумился Куртиус.

– Да, в качестве гарантии, что вы не сбежите, когда придет срок платить за комнаты.

Он передал ей наши документы. Я засомневалась, что он поступает правильно. Ведь это же официальные бумаги, удостоверяющие нашу личность, и нам надобно было хранить их у себя.

Вдова отвела сына в сторонку, и через мгновение я услыхала звяканье колокольчика: мальчик-молчун вышел на улицу. А вдова повела нас показывать дом. Вот рабочие столы, вот портновские инструменты, вот шпульки ниток, вот портновские мелки в форме речной гальки. Среди всего этого ералаша на полу, на столах располагался портновский мир, аккуратный и упорядоченный. Масса ножниц, инструменты для прокалывания и кройки тканей, скребки для полотна, разнообразные иглы, а еще утюги и шила, веретена и измерительные ленты.

– Пожалуй, я ее понимаю, – прошептал Куртиус. – Я же не бесчувственный.

Тут же стояли четыре портновских манекена, сделанные в форме человеческих туловищ, но без голов, рук и ног. Были и еще три фигуры, но, в отличие от портновских манекенов, с конечностями и головами. Их голени оканчивались ступнями, одетыми в чулки, а кисти рук при ближайшем рассмотрении оказались плоскими колотушками в форме ладоней, скорее похожими на рукавицы, нежели на руки. Из двух туловищ одно было женское, одно – мужское, у всех одинаковые плоские лица с грубо очерченными носами и глазами, которые обозначали нарисованные брови, а губы изображались двумя тонкими красными линиями, вышитыми нитками и плотно прижатыми друг к дружке. Это были не настоящие люди, а магазинные манекены, сделанные из кусков ткани и набитые ватой. Их ставили в витринах магазинов, обрядив в образцы одежды, которую надо было продать. Поначалу можно было подумать, что это многочисленные обитатели дома вдовы, но потом становилось ясно, что в ее ателье собралась толпа весьма ненадежных компаньонов.

Вдова указала на угол, где стоял предмет, напоминающий человеческое туловище под темной тканью.

– Анри Пико, – шепнула она.

– Под этим покрывалом, – перевел Мерсье для вдовы свое пояснение, – находится портновский манекен, сделанный по меркам туловища покойного супруга этой дамы. Это первый манекен, который они с мужем изготовили, и она им очень дорожит. Она настоятельно просит вас не прикасаться к нему. Она весьма категорична в этом отношении.

Это было средоточие скорби вдовы Пико, словно предмет под черным покрывалом символизировал ее безутешное вдовье сердце.

Нас отвели в кухню в задней части дома. Вдова жестом попросила меня выйти вперед. Мне показали плиту и поленья, и чуланчик для хранения угля, кастрюли и сковородки, разделочные доски, крюки и висящую на них утварь.

– Я буду готовить вам еду здесь, сударь? – спросила я.

– Полагаю, да, Мари.

Вдова отворила дверку рядом с кухней. За дверкой оказался темный чуланчик, крошечный и сырой. Внутри стояла деревянная лежанка с соломенным тюфяком. Окон не было. Куртиус мрачно взглянул на вдову, потом на меня.

– Комната, Мари. Очень хорошая. Ты тут будешь спать.

– Да, сударь. Сударь, а нельзя ли мне будет спать в вашей мастерской?

Куртиус переадресовал мой вопрос вдове. Та покачала головой.

– Полагаю, – заметил Куртиус, – подобные вещи не в парижских правилах. Нам надо поступать так, как привыкли в Париже.

Комната Куртиуса располагалась в верхнем этаже: два окна, темная кровать с продавленным матрацем, на котором явно ворочалось немалое число почивших Пико до того, как телу Куртиуса выпал черед оставить на нем свою длинную впадину.

– Я тут буду прекрасно себя чувствовать! – с готовностью произнес мой наставник, хотя лицо его исказила гримаса ужаса.

Глухо звякнул колокольчик: вернулся сын портного. Его послали купить провизии, так как мы должны были сесть обедать вместе. И Мерсье согласился остаться. Столовая комната в доме Пико была весьма сумрачная, и вдова, ее сын, Мерсье и Куртиус, усевшись за столом, принялись за поданное холодное мясо и сыр. Я уже собралась было присоединиться к сидящим за столом, как вдова Пико громко осадила меня. Видно, прислуга в Париже не обедала со своими хозяевами.