Онлайн книга «Кроха»
|
– Я хочу предложить вам место, в порядке пробы, учителя скульптуры Ее высочества Елизаветы Французской. Вы принимаете предложение? Я ничего не ответила. Все слова застряли у меня в глотке. – Вас не устраивает это предложение? – спросил гость. Я не могла дышать. Я смогла, лишь по истечении нескольких секунд, кивнуть. – Так я и думал, по правде сказать, – продолжал гость. – Вашим опекунам каждый месяц будет выплачиваться ваше жалованье. – Да, месье. Но деньги будут мои? – Вы должны это обговорить с вашими опекунами. – Думаю, эти деньги нужно выплатить мне. Дело в том, месье, что мне здесь еще никогда не платили. – Это не мое дело, мадемуазель. Прошу вас, давайте закончим беседу: на том, что мы назначим дату вашего приезда, через неделю, начиная с сегодняшнего дня. Полагаю, для вас это также приемлемо? – Да, месье. – Вы будете, разумеется, обеспечены жильем и пропитанием. – Прошу прощения, месье, – проговорила я, начиная что-то понимать. – Мне придется там жить, не так ли? – Разумеется. Это предусматривается условиями вашего найма. Но это все только в порядке пробы, поймите, – уточнил посланник, обращаясь к моему хозяину и к вдове. – Ваша воспитанница может отсутствовать всего только неделю, а может быть, и один день. Но если ее пребывание окажется благотворным, она сможет остаться на столь долгий срок, как это решат при дворе мадам Елизаветы и с вашего согласия как ее опекунов. – Хорошо, месье, благодарю, месье. – Ваши документы останутся здесь, – сообщил он мне, – по просьбе ваших опекунов. – Она же наша! – проворковала вдова, чарующе улыбаясь. – С самого Берна, – уточнил мой хозяин. – Договорились, – заключил посланник. – Вам все ясно? – Да, месье. После его ухода вдова притихла, сидя с кислым выражением лица. Раз-другой я перехватила ее пристальный взгляд. Жак держался в стороне, но из кухни доносились его завывания, и было слышно, как он царапает пол ногтями. – Я не хочу уезжать, – сказала я Куртиусу. – Так будет к лучшему. Пока тут все не успокоится. – Это вы написали во дворец? – Маленькая принцесса очень этого хотела. Поэтому человек от нее приехал так быстро! Но он чуть кивнул. Без очков я бы этого кивка даже не заметила. – Сударь, как же я уеду?! – Мари, будь умницей. Вечером на кухню пожаловала вдова. – Там люди сплошь королевских кровей, – заговорила она, – во дворце. Королева, к примеру, она там живет, и все ее обожают! – Думаю так, мадам! – Ты время от время сможешь встречаться с ними, с такими людьми! – Да, мадам. – Ты должна хорошо себя вести в любых ситуациях. Ты не должна заставлять нас краснеть за тебя! Ты должна только наилучшим образом отзываться о нашей работе. – Да, мадам. – И вот еще что. Тебе нужно добиться аудиенции у королевы для месье Куртиуса, чтобы он снял слепок с ее лица! Нам нужно иметь прижизненную статую королевы! И других придворных. Но главное – королева, самая модная дама страны! – Да, мадам, я постараюсь. Мадам, могу я задать вопрос? – Можешь. – Как поживает Эдмон? Белая масса ее лица побагровела – гора грозно зарокотала, подбородок сотрясся, но вулкан не извергся, а быстро стих, когда она коротко ответила: – Мой сын со своей женой. – Мадам, – продолжала я, вдруг задохнувшись, – я хотела выйти за него замуж. Почему вы ничего мне не сказали? – Ты? Ты? – Я очень этого хотела! – Да не все ли равно, чего ты хотела? Твои желания – это чепуха! Эдмон не хотел тебя! Да и как он бы мог? И кто бы вообще захотел? Как мог мой сын быть с иноземной служанкой? Ты понятия не имеешь, как устроен наш мир! – Я еду во дворец, – заявила я. – Меня пригласили. – Тебе суждено всегда быть нашей кухонной крысой, Мари! Как же я ее ненавидела – тогда и всегда, безмерно! Могу ли я описать свою ненависть к ней? Не стоит, она отравит эти страницы. Так что лучше я промолчу. Вечером накануне моего отъезда Жак, как когда-то старые обезьяны, принялся громить Обезьянник. Он колотил кулаками в стены и, двигаясь по залу сначала в одном направлении, потом в другом, крушил псевдодеревянную мебель, пинал ее ногами и вопил от боли. При этом он еще истошно визжал; его необузданную пляску было не остановить. Он выл точно раненый зверь. С моим отъездом его хрупкий мир рушился. И ничто не могло его переубедить в том, что его не бросают на произвол судьбы. Куртиус нервно дожидался, пока этот взрыв протеста сам собой выдохнется, вдова поднялась наверх подсчитывать убытки. Когда гнев Жака наконец утих, мы навели порядок в доме. Я подмела осколки. – Жак, – говорила я, поглаживая его большую голову, – это совсем ненадолго. Но я очень-очень благодарна тебе за твои слезы. На следующее утро я отправилась в путь в компании Мерсье (его одежда к тому времени сильно поизносилась), Куртиуса и Жака, ковылявшего позади и волочившего мой рундук, где лежали платья, Марта, папенькина серебряная челюсть и уцелевшие рисунки, которые в ящике кухонного шкафа пережили учиненную вдовой бурю. Прохожие на бульваре, завидев моего наставника, останавливались, снимали шляпы и кланялись, как было тогда принято: – Доброе утро, доктор Куртиус! Какая чудесная погода, доктор Куртиус! Так мы добрались до пляс Луи ле Гран, где некогда работал доктор Месмер, – площадь была такая широкая, что мне даже стало страшновато и захотелось держаться с краешку, но Мерсье ласково потянул меня за собой на противоположную сторону. Мне был куплен билет на караба – версальский омнибус, запряженный восьмеркой лошадей, который простонародье называло «ночным горшком». Подсадив меня в омнибус, Жак прошептал сквозь сжатые зубы: – Не позволяй никому обижать тебя. А если будут обижать, скажи Жаку! – В Версале нет ничего особенного, просто колоссальный зал с армией слуг, – поморщился Мерсье. – Не застревай там надолго, Крошка. Тем, кто там застревал, это не принесло ничего хорошего. Впрочем, даже я вынужден признать: тебя ждет отменное приключение. – Дорогая моя Крошка, – сказал мой наставник, – милая моя девочка, я буду по тебе очень скучать. Я буду звать тебя сегодня Мари. Мари, кто же теперь станет изготавливать волосы для моих голов? Кто будет сидеть рядом со мной, пока я работаю? Кому я стану рассказывать о своих успехах? – Прощайте, сударь, – ответила я. – Благодарю вас за все. И «ночной горшок» тронулся в путь. |